Потерявшая разум. Откровенная история нейроученого о болезни, надежде и возвращении

Придерживая мозг левой рукой, я опустила на него нож. От холода ткани затвердели, и лезвие легко скользило сквозь них.

Сначала я разрезала мозг вдоль борозды, разделяющей два полушария. А затем принялась за левое полушарие, нарезая его слоями толщиной чуть больше сантиметра. Вскоре я почувствовала, что мозг подтаял и стал расползаться. Отрезанные пласты начали сминаться и загибаться. Но я продолжала – получалось все лучше и лучше.

Я поднимала и рассматривала каждый срез. Доктор Херман указывала на извилины, складки и границы между областями мозга, отмеченные разными оттенками, от серо-розового до белого. Насыщенные нейронами участки – в основном серые, и друг с другом их связывают белые соединительные волокна. В зависимости от того, из какой части мозга взят отрезанный образец, в него могут попасть фрагменты гиппокампа, миндалевидного тела или другие элементы.

Мы быстро положили каждый срез на стеклянную пластину и опустили их в смесь сухого льда и изопентана – летучего вещества, охлажденного до –86 ℃. Полужидкая субстанция тут же забурлила, от нее пошел пар, и в считаные секунды кроваво-розовая мозговая ткань замерзла и побелела. Такой способ помогает сохранить анатомию образца, в отличие от медленного замораживания, при котором клеточные мембраны разрываются. Сразу после этого мы выловили замороженные образцы щипцами, положили их в пакеты, запечатали и наклеили стикеры со штрихкодом. С консервацией было покончено.

Мозг, вначале напоминавший кусок мяса, теперь был похож на стопку полуфабрикатов в холодильнике супермаркета. Зашли лаборанты, еще более усиливая это впечатление, и унесли образцы в камеру глубокой заморозки, где те будут хранить свои секреты, пока мы не решим использовать их для исследований, которым, кажется, нет конца.

Человеческий мозг фантастически сложно устроен. Но, как я поняла еще в самом начале карьеры, очень многие процессы можно исследовать, изучая мозг гораздо более примитивных существ.

За тридцать лет до того, как стать директором Банка мозга в Национальном институте психического здоровья, я работала в Институте психиатрии и неврологии в Варшаве. Я окончила институт со степенью магистра химии, затем ушла в медицину и защитила кандидатскую на тему, связанную с мозгом и нервной системой. В 1980-е годы я жила в маленькой квартирке с Миреком, который тогда еще не был моим мужем, и двумя детьми от первого брака и занималась клиническими исследованиями лекарств от шизофрении западного производства.

В августе 1988 года наша жизнь резко изменилась. По приглашению немецкой фармацевтической компании я отправилась в Мюнхен на международный конгресс по нейропсихофармакологии. Я собиралась сделать постерный доклад о нейролептиках, которые помогали облегчить наиболее тяжелые симптомы шизофрении: галлюцинации и психоз. Тогда я и представить не могла, что совсем скоро с лечения этой страшной болезни переключусь на исследование ее скрытых причин.

Я приехала в Мюнхен с двадцатью долларами в кармане – моей месячной зарплатой – и была совершенно потрясена изобилием, царившим в Западной Германии. Но культурный шок померк перед тем, что я пережила, когда на конференции ко мне подошел доктор Дэниел Уайнбергер из Национального института психического здоровья, всемирно известный исследователь шизофрении. Не успели мы толком познакомиться, как он, недолго думая, пригласил меня работать в качестве исследователя после моей докторской диссертации в его научной лаборатории.

Я не могла поверить в свою удачу. Национальный институт здравоохранения – самое престижное медицинское учреждение в мире, а его психиатрическое отделение всегда было на передовой в изучении тех заболеваний, которым я посвятила свою карьеру. Я и мечтать не могла, что когда-нибудь окажусь там.

Спустя пару дней я вернулась в Польшу и с гордостью сообщила Миреку и детям, что мы едем в Америку. Как и я, они были в восторге. Жизнь в Польше в те годы была безрадостной и нестабильной, и многие мечтали обрести свободу и счастье на Западе. И конечно, все знали, что США – самая свободная страна из всех.

Я приехала в Америку весной 1989-го, моя семья подтянулась чуть позже. Польша тогда уже начала мелкими шажками двигаться в сторону демократии, и чувствовалось, что Восточному блоку недолго осталось. На следующий день после моего прилета доктор Уайнбергер, под начальством которого мне предстояло проработать двадцать три года, отвез меня в институтский кампус и познакомил со своим коллегой-психиатром из Канады Джорджем Джаскивом. Вместе с доктором Джаскивом, ставшим моим наставником и вдохновителем, мы продолжили погружаться в тайны шизофрении, лекарства от которой я изучала раньше в Варшаве.