Потерявшая разум. Откровенная история нейроученого о болезни, надежде и возвращении

Для исследований мы использовали мозг крыс, потому что он во многом похож на человеческий, хоть и устроен гораздо проще. Кроме того, у них есть рабочая память, они познают мир вокруг и взаимодействуют друг с другом, и эти черты сложного поведения сильно сближают крыс с человеком. Сначала мы наносили им небольшие повреждения в области гиппокампа, так как, согласно тогдашним данным, аномалии именно в этом отделе мозга наблюдались у больных шизофренией. Мы вводили микроскопические дозы нейротоксинов в гиппокамп новорожденных крысят, чтобы нарушить его связи с префронтальной корой. Так мы искусственно заставляли эти две области мозга взаимодействовать неправильно, как это происходит при шизофрении. Нам было интересно, чем неврологически модифицированные крысы будут отличаться от остальных и как они будут себя вести, когда вырастут.

До этого я никогда не вскрывала ни одно существо – ни живое, ни мертвое. Но тем не менее я была счастлива работать над этим проектом. Мы с головой окунулись в эксперименты, как настоящие сумасшедшие ученые. Как-то раз мне понадобилось тихое место, чтобы проанализировать поведение крыс, и я закрылась вместе с клетками в мужском туалете, повесив на дверь объявление «Идет эксперимент. Не входить!». Я была полна решимости учиться и добиться успеха. Доктор Джаскив дал мне необходимые знания в области нейроанатомии, нейрохимии, крысиной физиологии, научил различным техникам рассечения мозга. Вместе мы прооперировали и изучили тысячи крыс.

Через полтора года доктор Джаскив получил новое предложение и, к моему большому сожалению, покинул институт. Продолжать работу в одиночку было безумно сложно. Иногда я даже плакала в отчаянии, пытаясь разглядеть что-то в крысиных мозгах, нарезая их на наших капризных аппаратах или стараясь поймать разбежавшихся грызунов, которые забивались под шкафы, шипели и норовили укусить меня своими острыми, как бритва, зубами.

Однако, каким бы болезненным ни был для меня уход доктора Джаскива, он в то же время стал шагом к независимости и к наиболее значительному открытию в моей карьере. Как мы и предполагали, этот прорыв был связан с префронтальной корой – тем самым участком мозга, важность которого мне по иронии судьбы позже пришлось осознать на собственном опыте.

Люди тысячелетиями страдали от шизофрении. Сегодня ее диагностируют примерно у 1 % населения планеты – более чем у семидесяти миллионов человек, из них свыше трех миллионов живут в США[11] и не менее семи миллионов – в Европе. Шизофрения поражает людей из совершенно разных стран, культур и социальных слоев, у нее множество симптомов, и пациенты реагируют на одни и те же лекарства по-разному. Больные часто страдают от бреда, галлюцинаций, острого психоза. Вы наверняка видели, как такие люди разговаривают сами с собой на улице. У многих нарушаются когнитивные способности и возникают проблемы с принятием решений и логическим мышлением. Иногда бывает затронута рабочая память, и тогда больному сложно расставлять приоритеты и выполнять простейшие действия. Многие погружаются в депрессию и не могут выразить свои чувства.

До недавнего времени психиатры полагали, что шизофрения – это психологическое отклонение, причиной которого могут стать стресс и воспитание, особенно под влиянием «шизофреногенной матери», которая не выказывала по отношению к ребенку достаточно любви и тепла. Сегодня это теория полностью опровергнута. Как нам теперь известно, шизофрения вызвана нарушениями в строении и работе мозга, так же как и сердечные заболевания – патологией артерий. Разница лишь в том, что мы пока не обнаружили те «отпечатки пальцев», которые шизофрения оставляет в мозге.

В 1940–1950-е годы врачи предположили (и были правы), что причина психических заболеваний, и в том числе шизофрении, кроется в префронтальной коре головного мозга. Они пытались лечить больных, проводя лоботомию – калечащую операцию, во время которой перерезали нейронные связи внутри префронтальной коры или ее соединения с другими отделами мозга. В результате этой с самого начала очень спорной операции многие пациенты лишились своей личности и интеллекта. Эти ужасающие последствия не помешали Шведской академии в 1949 году присудить Нобелевскую премию неврологу Антониу Эгашу Монишу за разработку методов лоботомии.

В середине 1950-х врачи начали применять нейролептики, которые облегчили ряд симптомов у большинства пациентов, и такой радикальный и бесчеловечный метод «лечения», как лоботомия, стал отходить в прошлое. Но для многих фармакологическая революция наступила слишком поздно. С 1946 по 1956 год во всем мире было проведено от 60 до 80 тысяч операций лоботомии[12].