Я была абсолютно уверена, что победила рак груди третьей стадии в 2009-м и меланому стадии 1В три года назад. Но и рак груди, и меланома часто образуют метастазы в мозге. Я понимала, что наиболее вероятное объяснение этой внезапной потери зрения – опухоль в затылочной доле, в той области мозга, которая контролирует зрение. А еще я знала, что опухоль мозга с метастазами – очень плохая новость.
Но это было бы слишком жестоко и смертельно опасно, требовалось найти другое объяснение. Например, побочное действие антибиотика, который я тогда принимала против инфекции. Я быстро погуглила «доксициклин» и, конечно же, среди его побочных эффектов – хоть и очень редких – нашла проблемы со зрением и галлюцинации.
Но я никак не могла сосредоточиться. Когда я смотрела на экран проектора или лица коллег, какие-то фрагменты картинки исчезали, она выглядела как полотно сюрреалиста или пазл с потерянными кусочками. И хотя это происходило только в четвертой части моего поля зрения, эти пробелы приводили меня в ужас.
Внутри моей головы как будто появилась черная дыра с чудовищной гравитацией, которая засасывала меня, возвращая к той мысли, которую я гнала прочь.
Я изо всех сил пыталась сделать вид, что участвую в обсуждении. Но в голове уже крутилась только одно.
После часа мучений я выскочила из переговорной и побежала к себе в кабинет. Какое-то время я сидела, прислонившись лбом к холодной поверхности стола, и пыталась осмыслить эту жуткую ситуацию. Я крутила ее и так и эдак, заходила с разных сторон и искала другие причины, но у происходящего было лишь одно вероятное объяснение – самое страшное.
Мне нужно было уйти. Попасть домой. Я кинулась на парковку и, сев в машину, помчалась в Аннандейл. Всю дорогу сердце колотилось и выпрыгивало из груди.
Дома все уже было готово к поездке: лыжи и шлем, собранные чемоданы. Я в последний раз окинула взглядом свои заметки и груды материалов для конференции, которые нужно взять с собой. Следующим утром я должна была лететь в Биг-Скай, в Монтану, на ежегодную зимнюю конференцию по исследованиям мозга. В этом году меня выбрали президентом конференции, и я была главным организатором съезда, на котором соберутся пятьсот нейрофизиологов со всего мира. Я должна была также выступить с приветственной речью, которую очень тщательно подготовила.
На протяжении двадцати четырех лет я каждый год ездила на эту конференцию, которую очень люблю за возможность после работы насладиться свежим горным воздухом. Ранним утром мы слушали доклады о работе мозга, психических заболеваниях и наркозависимости. Потом – перерыв на несколько часов, во время которого можно покататься на лыжах и поболтать с коллегами, поднимаясь на склон на фуникулере. А после обеда мы снова собирались вместе и частенько засиживались за работой до позднего вечера.
В тот раз я ждала поездки с особым воодушевлением – в конференции участвовал мой сын Витек. Мы собирались вместе работать, а потом кататься на лыжах с Шайенн. Прогноз погоды был отличный: следующие пять дней обещали снег. Мне не терпелось оказаться на трассе. Я почти чувствовала, как, разрезая морозный воздух и лавируя между деревьями, скольжу вниз по склону – ледяной ветер обжигает лицо, а ослепительные облачка снега разлетаются по сторонам.
Лыжи я люблю даже больше, чем науку. Они дарят мне ощущение невесомости, невыносимой легкости бытия и свободного полета. В одну секунду у тебя все под контролем, а в следующий момент уже нет. Это сложно и рискованно. Для того, чтобы на скорости петлять между стволами или прыгать со скалы в белоснежную пустоту, важно уметь мгновенно принимать решения, полагаться на собственное проворство, острое зрение и силу мышц. А как красиво вокруг! Горы до неба, искрящийся снег под ногами и это сладкое чувство, что ты в раю.
Но проблема с глазами спутала все карты. Я так и не могла разглядеть то, что находилось в нижней правой четверти поля зрения.
Я пыталась подавить нарастающую внутри панику и отказывалась признавать, что это странное явление способно помешать мне полететь в Монтану. Не может быть, чтобы его причиной было то жуткое подозрение, возникшее в голове утром, когда моя рука исчезла! Оно было настолько ужасно, что я даже не отваживалась произнести слово «опухоль» вслух.