Потерявшая разум. Откровенная история нейроученого о болезни, надежде и возвращении

Но где-то глубоко внутри я понимала, что мое здоровье может быть в опасности. Нужно было действовать и действовать быстро. Я позвонила нашему семейному врачу Юджину Шморгуну и попросила срочно меня принять. Его рабочий день уже почти закончился, но он согласился. Я не сказала никому – даже Миреку, куда иду, чтобы близкие не волновались за меня. К тому же я все еще не желала допустить мысль, что возможно самое худшее.

Доктор Шморгун был нашим семейным доктором вот уже двадцать шесть лет, с момента переезда из Польши. Когда мы стали его пациентами, он был молодым и высоким красавцем, который только что открыл свою практику. Все эти годы мы вместе старели, полнели и покрывались морщинами, подшучивая над тем, что у всех нас портятся зрение и слух. Доктор Шморгун, как и мы, любил бегать и кататься на велосипеде, и мы часто обсуждали результаты недавних соревнований. Наша семья была очень к нему привязана.

За эти годы доктор спас нашу семью от ряда микрокатастроф вроде моей межпозвоночной грыжи или тромба в подключичной артерии у Мирека, из-за которого ему удалили два ребра. Он был рядом, когда я впервые столкнулась с раком и потеряла левую грудь. Потом, в 2011-м он обнаружил у меня за ухом меланому, которую не заметил дерматолог. Мой первый муж умер от меланомы, так что диагноз привел меня в ужас. Но доктор Шморгун прошел с нами и через это. С тех пор я стала относиться к своему здоровью более оптимистично, и близкие последовали моему примеру. До этого дня я была уверена, что худшее позади. После болезненной операции и лучевой терапии наступила ремиссия. Онкологи предупредили меня, что меланома может вернуться – с вероятностью около 30 %. Но я отмахнулась от этих слов. «Ни за что, – думала я. – Она никогда не вернется».

Но когда я сидела у доктора Шморгуна и описывала свои симптомы, моя уверенность в этом начала таять.

«Должно быть, что-то с глазом. Это точно глаз», – сказала я ему. С моим мозгом все в порядке.

Во время осмотра я взахлеб рассказывала: «Я принимаю доксициклин, который может давать такой побочный эффект. Я погуглила!»

«Скорей, скорей, – думала я, – мне некогда. Завтра утром я уезжаю в замечательное путешествие. Давай разберемся с этим по-быстрому».

Но доктор Шморгун продолжал проверять мое зрение, глаза и рефлексы. Я заметила, что его лицо серьезно, без тени улыбки. Обычно спокойный, он выглядел встревоженным.

– Такое вполне возможно, правда? – убеждала я его. – Не о чем волноваться!

– Не думаю, что проблема в глазе, – ответил он.

Я застыла. Если проблема не в глазах – значит, это мозг.

– Вы не видите ничего в нижней правой четверти ни когда оба глаза открыты, ни когда смотрите только левым или только правым глазом. Но во всех других направлениях вы все видите прекрасно. Это значит, что, скорее всего, глаза и зрительные нервы в порядке, но есть проблемы с областью мозга, которая обрабатывает информацию, поступающую из этого конкретного участка. Я хочу, чтобы вы немедленно показались офтальмологу.

И он вышел, чтобы позвонить коллеге.

Я была в ужасе.

Чтобы видеть, нам нужны не только глаза, но и мозг. Глаза собирают визуальную информацию из внешнего мира и по зрительным нервам пересылают ее в затылочную долю, а точнее, в зрительную кору, где она обрабатывается. Если что-то случилось, допустим, с левым глазом – вы перестанете видеть то, что находится слева. Но если проблема на одном из участков зрительной коры, то оба глаза не будут видеть какую-то определенную часть того, что вокруг. Как раз мой случай.

Я позвонила Миреку и Касе и рассказала, что я у доктора Шморгуна, потому что не вижу то, что находится в правой нижней четверти поля зрения. Кася забеспокоилась, но я постаралась убедить ее, что это несерьезно, и пообещала позвонить после разговора с офтальмологом.

Джули Ли Ф. Лей, врач-офтальмолог, принимала прямо напротив, через улицу. Она проверила мое зрение, закапала капли для расширения зрачков, посветила в них ярким голубоватым фонариком. Я помню ее милое молодое лицо за щелевой лампой и переливающиеся сережки, которые почти касались моих ушей и щек. Мне понравился тонкий запах ее духов. Доктор Ли не обнаружила ничего подозрительного: со зрительными нервами и сетчаткой все в порядке, катаракты тоже не было. Но, когда она отодвинулась от приборов, я заметила, что она расстроена. «Боюсь, что дело в вашем мозге. Должно быть, что-то произошло с корой затылочной доли. Нужны дополнительные обследования», – сказала она.

Я перебежала улицу и вернулась к доктору Шморгуну. Он уже закрыл кабинет и вместе с приехавшим Миреком ждал меня в полутемной приемной.