Потерявшая сердце

Он не договорил, захлебнувшись рыданиями. Могучий кулак министра обрушился на скатерть, так что столовые приборы подпрыгнули и зазвенели, а тетушка, мирно дремавшая на другом конце стола, от неожиданности вскрикнула и едва не лишилась чувств. То обстоятельство, что Вязьмитинов зимой 1796 года немного не доехал до поместья графа Румянцева-Задунайского и не успел закрыть глаза своему кумиру и благодетелю, не давало ему покоя вот уже семнадцать лет.

— Матушка-императрица уж больно недолюбливала Петра Александровича, — покачал головой дядюшка Родион Михайлович.

— Великих героев цари предают забвению, — вздохнул Сергей Кузьмич, — а лизоблюдов, прихлебал возвышают и одаривают своим монаршим вниманием.

Этот монолог Вязьмитинов произносил с такой горечью, словно не был министром, возвышенным и обласканным императором Александром, как никто другой.

После ритуального вступления старики постепенно перешли и к другим темам. Савельев все время обеда сидел молча, ел мало. Наконец, когда заговорили о нынешней молодежи, дядюшка ловко направил беседу в нужное русло.

— Падают нравы, падают! Вот хотя бы взять моего дорогого племянничка, — указал он на Дмитрия. — Вернулся из армии калекой, а прокутил отцовскую усадьбу за год, как здоровый…

— Ну, такое-то и в наше время нередко бывало, — отмахнулся Сергей Кузьмич, даже не взглянув в сторону Савельева. — Подумаешь, усадьба! Эка невидаль! Иные молодцы за месяц спускали миллионные состояния, родовые имения с несколькими тысячами крестьян.

— А вы послушайте, что пишет об этом герое мой друг, костромской губернатор Николай Федорович Пасынков, — не унимался Родион Михайлович. Вытащив из кармана сюртука письмо, он принялся читать его вслух.

Дмитрий не ожидал от дядюшки такого подвоха и залился краской. Однако старый вояка и опытный чиновник знал, чем зацепить приятеля.

— «После оставления нашими войсками Москвы, — читал он, — костромские леса наполнились разного рода дезертирами и разбойниками, от которых не было никакого спасу. Грабили на дорогах, насиловали женщин, угоняли у крестьян скот… Племянник ваш, Дмитрий, сколотил из дворовых людей партизанский отряд, обучил людишек своих военному делу, одолжился у крестьян лошадьми. Сперва он очистил от бандитов близлежащие леса, никому не давая пощады, так что даже получил прозвище „хромой бес“. Потом, по моей просьбе, он направил свой отряд в более отдаленные места губернии и там тоже навел порядок лучше любого обер-полицмейстера или казачьего атамана…» — Дядюшка благоразумно читал не все письмо, а только выдержки, заранее отобранные. Особенно трогательно прозвучал конец: — «Жаль, что такой храбрый и одаренный военными талантами человек, как ваш племянник, гибнет в бесконечных кутежах и в беспробудном пьянстве…»

Во время чтения Сергей Кузьмич, кажется, впервые обратил внимание на Савельева. Тот сидел, низко опустив голову от смущения, но когда его сравнили с обер-полицмейстером, исподлобья взглянул на министра полиции, и взгляды их встретились. Маленькие добрые глазки Вязьмитинова улыбались, и Дмитрий тоже невольно улыбнулся.

— Весьма и весьма похвально, молодой человек! — сказал Сергей Кузьмич, после того как дядюшка закончил. Он взял из рук Родиона Михайловича письмо, аккуратно сложил его и, спрятав в карман сюртука, заключил: — А что касаемо кутежей, так на то она и молодость, чтобы покучивать. Не в старости же, прости Господи, беса тешить!

Этой фразой была закрыта тема о распутной молодежи. Нахлынули вдруг новые воспоминания, навеянные только что прочитанным письмом. Вязьмитинов принялся рассказывать Родиону Михайловичу, как ему довелось, будучи губернатором Оренбургским, усмирять мятежных киргизов и вести переговоры с ханом Ишимбаем, сторонником России, чтобы сделать его вождем «разбойного племени».

Наконец все встали из-за стола. Председатель Комитета министров, откланявшись хозяйке, медленной, косолапой походкой направился к выходу. Внезапно он обернулся и, обратившись к Родиону Михайловичу, как бы между прочим сказал:

— А племянник твой пусть завтра заглянет ко мне в министерство часам, эдак, к одиннадцати. — И, погрозив пальцем, с лукавой улыбкой повторил понравившуюся ему собственную мысль: — На то она и молодость, чтобы покучивать.

— Ну вот, Митенька, полдела сделано, — радостно сообщил дядюшка, наблюдая в окно, как его старый приятель грузно и неуклюже садится в карету. — Зацепил-таки я его письмецом! Видишь, он даже взял его с собой.

— Зачем оно ему?

— Как это зачем? — усмехнулся Родион Михайлович. — Письмо губернатора все равно что рекомендательное. Может, он тебя завтра в Военное министерство определит, чин даст немалый…

— Это без университетского-то образования? — напомнил дядюшке Савельев.

— А что? Такие ли штуки у нас еще случаются! Протекция — дело великое, а ты, кажется, ему приглянулся…

— Только он что-то мало глядел в мою сторону, — не разделял дядюшкиного оптимизма племянник.