- Твоими бы устами, пап, да мед пить. Нам всю жизнь обещали райскую жизнь, то при социализме, то при ком-мунизме. Так что эти сказки нам слушать, выражаясь со-временным языком, 'западло'.
- Где ты хоть этих ужасных слов нахваталась? - воз-мутилась Ольга Алексеевна, - будто ты только что из ко-лонии строгого режима освободилась.
- Откинулась.
- Куда откинулась? - не поняла Ольга Алексеевна.
- Так говорят зеки, которых выпустили по окончании срока.
- Да ну тебя совсем, - махнула рукой Ольга Алексеев-на.
Пили чай с яблочным пирогом и сливовым вареньем. Чай Таисия Ивановна заваривала с небольшой щепоткой индийского или китайского листового чая, но это, в прин-ципе, было не важно, потому что основной вкус чаю при-давал зверобой и мята, которые она добавляла к заварке. Чай получался пахучим и с красивым красноватым оттен-ком.
- Как же теперь Валя одна будет? - сказала Ольга Алексеевна, когда чаепитие закончилось и чашки переко-чевали в мойку.
- Наверно, уедет к Линке в Бельгию. Там все налаже-но: стабильный заработок, хорошая квартира. Да и детям бабушка нужна, все равно няню нанимают. А потом тетя Вала классный дамский мастер. По крайней мере, здесь к ней в 'Салон красоты' в очередь за месяц записывались.
- Это она сама сказала или ты так думаешь? - поинте-ресовалась Ольга Алексеевна.
- Нет, я знаю, что Лина этого хочет. Еще когда отец был жив, Линка говорила, хорошо, мол, если бы родители были рядом, а тетя Валя говорила, что будь она одна, уеха-ла б хоть на край света, но дядя Слава считал, что русские должны жить в России, даже если она стала мачехой, а с ансамблем своим его только смерть разлучит.
- Вот и разлучила, - вздохнула Ольга Алексеевна.
-Где ж хоронить будут? - спросил Виталий Юрьевич.
- На Крестительском кладбище.
- А говорят, теперь хоронят на новом кладбище, где-то в Лужках. А здесь, в городе, не хоронят.
- Почему? Хоронят и здесь, - отозвалась Ольга Алек-сеевна. - Если есть место, хоронят.
- У него мать и брат на Крестительском похоронены, - пояснила Мила.
- Ну вот, - почему-то обрадовалась Ольга Алексеевна. - Значит место есть.
Мила посмотрела на часы и заторопилась.
- Пойду я. Забегу к тете Вале, а потом надо Катюху из школы встретить, в пять вторая смена кончается. И Володя скоро придет. Все. Побежала. - Мила торопливо надела перед зеркалом песцовую шапку, схватила с вешалки лег-кое демисезонное пальто, поцеловала отца и мать и, одева-ясь на ходу, выскользнула в коридор, но дверь, не успев захлопнуться, приоткрылась, и голова Милы снова просу-нулась в дверь:
- Родители, я вас люблю. Пока.
- Ольга Алексеевна засмеялась, а озабоченность на лице Виталия Юрьевича растворилась в улыбке, взгляд по-теплел, и в глазах исчезла колючесть.
Глава 30
Было уже по-зимнему холодно. Зима еще не наступи-ла, но ждали, что вот-вот посыпит снег: ветер уже носил поземку, и снежная крупа больно хлестала по лицу, и люди поворачивались спиной к ветру или утыкали носы в шар-фы и воротники пальто.
Несмотря на ненастную погоду, народу на похороны пришло много. На гроб филармония поскупилась. Вяче-слав Михайлович лежал в стандартном сосновом гробу, правда, обитым красным бархатом. Под траурный марш гроб с телом вынесли на улицу и поставили на две табу-ретки. 'Какой синюшный цвет лица, - безразлично отме-тил Виталий Юрьевич. Равнодушно, потому что он уже не отождествлял лежащее в гробу тело с Вячеславом Михай-ловичем. Для него человек существовал или не существо-вал. Все остальное уже было не важно. Так случилось, ко-гда умер его отец, Юрий Тимофеевич. Виталию Юрьевичу тогда было двадцать лет. Он очень переживал, когда отец медленно угасал от рака, не находил себе места и изводил-ся от тоски и жалости к отцу. А когда отец умер, и Виталий Юрьевич увидел его мертвым, он поймал себя на мысли, что смотрит с какой-то брезгливостью на труп и воспри-нимает его просто как нелепость, несовместимую с тем живым, которого он любил, и кто ему был дорог. Его по-просили побрить мертвое лицо, на котором вдруг выступи-ла щетина, и он с трудом заставил себя взять в руки элек-трическую бритву и автоматически, избегая смотреть на то, что недавно еще было его отцом, водил по щекам, усам и подбородку. И на похоронах, которые он запомнил как дурной сон, он слышал причитания, похожие на зауныв-ную, надрывную песню бабушки, и истерический, захле-бывающийся плач матери, и разноголосые стенания, похо-жие на вой, родни, но сам не проронил ни слезинки и вы-полнял все, что его просили, с отрешенностью зомби. Отца просто не стало. Все остальное было бутафорией. Родст-венники тогда упрекнули его в черствости, а мать до самой смерти жаловалась, что похоронить ее будет некому, по-тому что на сына, которого даже смерть отца не тронула, надеяться нечего...