Потерявшийся во сне

– Коварен не алкоголь, коварно одиночество, – Дягелев охватил ладонью прохладное стекло. – Оно-то и сводит с ума.

– По вам и не скажешь, что вы настроены на простодушную беседу. Со мной-то молчите, а уж другие люди для вас не существуют. Пришли одни, после вас дверь более получаса не открывалась, уж я-то засек.

– Хотелось бы верить, что их не охватит равнодушие в случае…

– В случае чего? – Недоверчиво уточнял бармен, готовя коктейль очередному гостю. Смесь из алкоголя красным и оранжевыми дисками аккуратно разлеглась в конусовидном бокале.

Тот пожал плечами и только уставил вперед и вниз стеклянные глаза, не выражавшие ни степень задумчивости, ни настырную тягость. А в атакованной коньяком голове под оберткой слегка вьющихся черных волос, уложенных лаком назад, но растрепавшихся за неспокойный рабочий день, закипали ночные бредни, брызгами, обжигающими кору сознания.

“Кто я? Уже не вопрос – лейтмотив, продолжительно звучащий в голове, словно его в один голос вытягивают хористы. Вопрос настолько протяженный, длинный, нескончаемый, что из-за высоких частот его звучания кора мозга готова вот-вот разорваться, лопнуть, как скорлупа переварившегося яйца. Лопнет и не выпустит содержимое: вытекать нечему. Не водятся за этой коробкой даже отголоски высшего искусства. Куда они делись? Как быстро, незаметно испарились из наполненного и неприкрытого крышкой сосуда? Без них не собрать конструктор жизненно важных целей. Брак – что же еще, раз искусство или хотя бы его карикатуру не в состоянии выпустить фарш мозгов. Карикатура – тоже работа, хоть и не настолько востребованная. К черту! К черту! К черту! – Выкрикивал истошным голосом Дягелев, размахивая руками, в собственном воображении. – Довольно! Сегодня же! Непременно сегодня! Искрам суждено гаснуть в воздухе. Чертов бездетный придаток, закупоривавший, как бутылку пробкой, процветание семьи, о которой толком и не слышал. Проклятье жизни. Какой же в ней толк, если смысл распластался пустым проживанием от сегодня до завтра, от пьяных выходных до рабочего дня? Смысл не должен задерживаться на поддержании жизненно необходимых ресурсов, он должен простираться за эти пределы: продуцирование за счет энергии мыслей, из которых и рождаются творения, а мне и выдуманных эскизов в голове разработать не удается. Крах за крахом: Софья, пустота в голове и сам я. Полжизни или… Да сколько там ее пролетело, если она не отмеренный отрезок. Попыток-то все меньше и меньше остается: отчаяние уносит свое. Вот, один человек считает меня виновником моего же одиночества. Отчасти тот прав, но ведь исповедоваться некому: кто разберет несусветицу?”

– Так что за случай? – Переспрашивал освободившийся бармен, возвращаясь к человеку с пустым лицом и бокалом. Следующая порция коньяка, обмывая стекло, расплескалась по рюмке, и наливающий незаметно для пьющего поморщился. Сидевший за стойкой, кроме пустоты, ничего не замечал в округе, да и та казалась чем-то несущественным. Даже если бы к нему вдруг обратились бы со спасительной помощью – душевным разговором, – то он и ту бы не заметил протянутую руку, а через сколько-то минут или даже часов, очухавшись и обнаружив ее, воспринял бы предложенное за издевку, насмешку. А помощь ни ждать, ни уговаривать не любит. Бармен и так лез из кожи вон, но не из чувства альтруизма или долга помочь ближнему своему, а ради скрашивания сонных ночных часов. Спортивный интерес: спустя сколько рюмок расколется, испуская тревожащее, огорченный мужчина.

– И почему все так быстро надоедает? День с товарищами провозишься, а на следующий уже и не знаешь, как поздороваться. Крутой склон к одиночеству. В одно время сердце, допустим, замирает при прочтении Есенина или Маяковского, а после, пресытившись, тошно притрагиваться к томам.

– Привычка и стресс – злейшие враги. А вообще, надоедание – всего лишь мираж неохоты и апатии. Существует только усталость, вот она и одолевает, и воспаляется в виде бреда, из-за которого любимое кажется абсурдностью.

– Нет, одиночество и тоска – не бред, – будто уставший объясняющий один и тот же материал учитель, безразлично, с философской ноткой заявлял тот, глотая дешевый коньяк, запах которого получил гордое признание близости от Дягелева. Губы выплевывали слова механически. В голове все больше туманилось, и незнакомый мужчина, случайно толкнувший в ребро Дягелева, не удостоился даже презрительного взгляда. До того окружающее казалось незаметным.

– Бред. Эта чушь – паразит нашего сознания. Болезнь. А как избавиться болезни? Лечением. Медикаментозно или народными средствами.

– Болезни различны по сложности, – он махнул рукой в знак протеста и промямлил тяжелым языком. – Больше не лей, но говори.

–Я ненавижу слова из ряда “одиночество, тоска”. Что это вообще за слова? – Возмущался бармен, ощутив своеволие. – Отговорки, не более, но в данном случае вытащит любовь. Я вот однажды влюбился и…