Неоконченная фраза оборвалась, словно радиослушатель раздраженно ударили по кнопке выключения. Дягелев пробежался серым взглядом по бармену: молодость пылала в теле ночного работника, и следы юношеских соблазнов приключений еще не были смыты возрастным разочарованием.
“Любовь, – отзывалось эхом в туманной голове, – орудие пыток. Ничего не значащая близость. Просто есть с кем поболтать вечером и провести усталую ночь под одним одеялом, чтобы на утро разбежаться по разным направлениям. Мне в клинику, ей – … А ей некуда. У нее и пункта прибытия из моей квартиры нет, потому как ее не существует. Опять кого-то выдумываю, играюсь поддатым воображением. Вымученно, из-за законов природы вырисовываю женские образы и представляю себя рядом с ними – отстраняюсь от реальности, ведь все те несуществующие, а мне бы кого-нибудь существенного… – Он покарябал ногтем по барной стойке, не оставив следов на черной блестящей поверхности, от которой вился вверх запах впитавшегося в дерево алкоголя. Бармен вдруг принялся что-то рассказывать. С воодушевлением. Жестикулируя. Но отзвуки букв так и не добирались до отстранившегося в мир раздумий сознания. – Еще и она. И где-то же мы должны были встретиться? Во снах просто так не выглядывают украдкой и уж тем более настырно не пялят в глаза. А она… Взгляды, даже самые настырные и изучающие, ничего не предвещают: человеку позволено изучать все, что он хочет, а людские лица – один из самых привлекательных объектов – крайне часто мелькают, тем более, в дневном городе. Так почему же ими не любоваться, не изучать их? В чертах, как в тайне науки, кроется множество индивидуальных загадок, конечно, не равных с загадкой зарождения вселенной, но все же. А сколько же этих загадок в ней… Проклятый выдумщик, мечтатель!”
– Плесни еще. – Тот повиновался и наполнил бокал.
Бармен отвлекся на следующего гостя и, когда тот убрался к свободному столику, придвинулся ближе к ночному собеседнику:
– На чем остановился-то?
– Я вот рассуждал над влюбленностью в бездну, космос, – собеседник недоуменно посмотрел, и Дягелев, уловив взгляд при опрокидывании коньячной рюмки, пояснил. -Влюбленность в пустоту. В мечты. В того, кто в реальности не рожден. Черт возьми. Снилась мне одна выдуманная, и я по глупости слезно верю в случайную встречу. Придумываю чушь, от которой, как от вредной привычки, давно отказался, но, которая вдруг неожиданно решилась вспорхнуть, посчитав дурацкий сон предвестником своего возвращения, мучительно взывая к похороненному заживо. Сколько можно падать? В моем-то возрасте смешно играть в романтические прятки. А всему вина… Да черт его знаю кто там виновник, просто от незанятости верю в случайность встречи и никак иначе. От той снившейся женщины отделаться не могу. Преследует она. Поджидает меня во снах более двух недель, и всегда одно и то же: мы стоим друг напротив друга, смотрим друг в другу в глаза и двинуться с места не можем.
– Сны так и остаются снами.
– А хочется реальности, хочется женского тепла, но не какого попало, а того самого, единственно подходящего, – откровения опротивели, и так много лишнего утекло во внешние воды.
– Один живешь?
– Как год.
– А, – посмеиваясь, воскликнул бармен, – по женщине заскучал. Вон, смотри, какие красавицы за тем столиком сидят.
И он указал кивком вперед щетинистым подбородком. Дягелев не шелохнулся. Разгневался, причин объясняться не находилось, но он принялся разгоряченно диктовать:
– Я же сказал, мне не нужны имитации на одну ночь. Образ, это совсем другое – это не человек, это пустота, полет мыслей. Мечтания. Это тихая мелодия в голове, но не музыка. Та женщина во сне всего лишь математический икс – бесконечный ряд всеразличных значений. Это все… Да это же как высшее искусство. Ради этого индивидуального математического значения – высшего искусства – живут, творят, совершенствуются. А мое значение вечно делится на ноль, что невозможно, но из раза в раз случается.
Поднял глаза – человек напротив, за стойкой, наблюдал с леденящей прохладой, издевкой в глазах, не вникая в суть нудной лекции. Ноги бармена скрещены, руки железными балками распластались на стойке.