Потерявшийся во сне

Поднес зажженную спичку ко рту и втянул себя сигаретный дым. Пустой коробок выкинул в урну. Стоял покачиваясь, словно ветер обдувал ветхое деревце с разных сторон, однако ветер не дул. Редкие звезды скрывались облаками, но Дягелев по привычке поглядывал наверх в надежде увидеть не только внеземные объекты. В памяти отчетливо выступали, словно выдолбленные на плите, строки из поэмы “Облако в штанах” Маяковского.

“Всемогущий, ты выдумал…”  Я в тебя не верю, грозился небу Дягелев, может, потому и не заслужил твоего лукавого внимания. Вот я один, смотрю туда, где предполагается твое место проживания, не было бы электричества, стоял бы в темноте, но я телом поглощаю лучи лампочек и отбрасываю хрупкую тень. Стою без талантов и целей, а время уходит и тянет меня за собой на буксире, и шансов на высшее искусство все меньше и меньше. Полная бездарность. Одарил бы меня раз не идеями, так безмозглостью, проклятый всемогущий, для чего ты выдумал лихорадку от осознания собственной бессмысленности? Не телесную лихорадку, а… Всей глубиной души осязаю бесплодность каждой мозговой клеточки и оттого до смерти корю себя. Почему же не наградил меня неспособностью думать? – Сплюнул, потушил окурок о край урны. – Я потерял смысл, сел на другой автобус, катящийся в неведомом направлении. Но ведь любое направление света поддается изучению. И, если я не изучаю его, так значит, брак – я. Чертов неутилизированный брак. А ведь я в чем-то схож с Маяковским: пропаду точно также, как и он. Различие лишь в том, что после меня не останется.

Порыв ветра выбросил из переполненной урны жестяную банку, и Дягелев испуганно вздрогнул, нервно обернулся в сторону шума. То напомнило ему звук выстрела. Особо пронзительный.

Он выпустил струи воздуха носом, а затем из глаз выкатилось несколько слезинок, которые, обжигая холодом, скатились по щекам прежде, чем их утер заношенный рукав пальто. Дома больше никто не томился в ожидании, и встречающая темнота за дверью квартиры одной лишь мыслью о ней пугала удушающим напряжением.

Она ушла молниеносно. Скорая не успела примчаться. Проклятая кроха вероятности при спешке жить, скользкой дороге и поздней ночи. Она шла по улице не разбирая дороги, поставив скандальную точку в расколовшихся отношениях. А он чуть меньше недели безответно набирал номер, пока не узнал правду. Так и сотрясло землетрясение человеческую жизнь, надоевшая обыденность навсегда распалась.

С того момента утраты рабочие дни продолжали двигаться дальше – все продолжалось своим чередом, иначе и быть не могло, – и превращались в полную бессмыслицу. Жизнь Дягелева под гнетом отсутствия твердости духа склонялась к убийственной концепции, которая приходит на ум совсем отчаявшимся. Человеческая природа, как и звериная, жестока: выживает сильнейший, тот, кто не только способен бороться до последнего, но и знает, за что борется. Это внутри людей заложено, и потому никто из посторонних не утирает льющиеся слезы чужим: конкуренции меньше.

Дягелев не акцентировал внимание на собственном бремени, только молча обдумывал и приходил к неверному решению. К решению бросить к черту в котел.

Автобус не спеша вынырнул из-за поворота и двинулся по ярко-освещенной асфальтированной дороге, ревя мотором. Остановился и выпустил несколько стремящихся домой людей. Дягелев подождал пока выйдет последний и только затем, как будто не хотя того, забрался в салон и уселся у окна. В самом конце салона сидел студент, слушал музыку в наушниках. Впереди Дягелева несколько людей более старшего возраста. Один из них с книгой в руках: листы медленно переворачиваясь, отчетливо врезаясь в разум смотрящего каждой напечатанной буквой. А что конкретно впивалось в мозг человека Дягелев не знал, он только заметил, как читатель смотрит в книгу, а книга на него.

Автобус, насколько ему было позволено по правилам, мчался к следующей остановке. Дягелев вдруг с завистью подумал, что водитель сильнее жмет на газ только ради того, что самому скорее оказаться дома, но светофоры заставляли тормозить красным свечением, на которое обрушивалась лавина ругани.

Луна на мгновение вынырнула из-за плотных туч и белоснежный блеск осветил женскую голову: темно-каштановые волосы промелькнули за окном бегло уносящегося автобуса. Лицо для мимолетного взгляда не открылось, однако у Дягелева мигом сформировалось чувство потери того, что терять губительно. По телу пустились в пляс молнии: героиня снов только что ускользнула в сумрак ночи в действительно существующем мире. Луна скрылась, и на землю нахлынула приятная морось, которая именно сейчас ничуть не радовала. Только разъяренно возбуждала центр печали.