Потерпевшие кораблекрушение

– Да, эта история может повредить вам в делах, и я рад, что вы приняли такое решение, потому что мне не по нутру было бы устраивать шум. Конечно, здесь не все чисто, но, если бы мы попробовали что-нибудь предпринять, главные участники преспокойно улизнули бы с добычей, а нам в руки попали бы только бедняги, которые толком ничего и не знали. Вам известно, что я не слишком-то уважаю матросов торгового флота, но ведь им, беднягам, приходится выполнять приказы, а если вы попробуете поднять шум, десять против одного, что отвечать должен будет именно такой ни в чем не повинный олух. Другое дело, если бы мы точно знали, что здесь произошло. А раз не знаем, то лучше промолчать.

– Вы говорите так, словно это зависит от нас, – возразил я.

– А от кого же? – спросил он.

– Есть же и другие, – заметил я. – Матросам известно слишком много, и вы не можете помешать им рассказывать все, что они знают.

– Не могу? – переспросил Нейрс. – Ну, это еще мы посмотрим. Когда они сойдут на берег, то будут сильно на взводе, к вечеру совсем напьются, а на другой день все уже окажутся на разных кораблях и поплывут в разные стороны. Может быть, я и не могу помешать им рассказывать, но, во всяком случае, рассказывать они будут поодиночке.

Если разом будет говорить вся команда, к ней могут и прислушаться, но если это будет один матрос, то кого заинтересует его вранье? И, во всяком случае, прежде чем они начнут рассказывать, пройдет не меньше шести месяцев, а если нам повезет и мы подыщем для них китобойные суда, то и три года. А к тому времени, мистер Додд, много воды утечет.

– Если не ошибаюсь, это называется насильственной вербовкой? – осведомился я. – А мне казалось, что такие вещи бывают только в грошовых романах.

– Ну, грошовым романам тоже можно верить, – возразил капитан, – только там одновременно происходит куда больше событий, чем в настоящей жизни. И перевирают все, что касается кораблевождения.

– Так что, по-вашему, мы можем скрыть это дело? –

задумчиво произнес я.

– Правда, еще кое-кто может проговориться, – заметил капитан, – хотя ей, пожалуй, сказать уже нечего.

– А кто же это? – спросил я.

– Вон эта посудина, – ответил он, указывая на бриг. – Я

знаю, что на ней ничего не осталось, ну, а вдруг все-таки кто-нибудь другой попадет на этот забытый богом остров, отправится осмотреть бриг, который мы весь ободрали, и наткнется на то самое, чего мы не заметили и из чего можно понять всю историю? Конечно, это маловероятно. Только почему-то маловероятное случается очень часто. Вы можете еще спросить, почему вдруг мне стало жаль этих мошенников? Они разорили вас и мистера Пинкертона, они своими загадками заставили меня поседеть, они наверняка замешаны в какой-то темной истории, и больше мне о них ничего не известно. В том-то все и дело, что я не знаю ничего определенного. Неизвестно, к чему может привести наше вмешательство и кто от него пострадает. Так что позвольте мне разделаться с бригом на свой манер.

– Конечно… Делайте с ним что хотите, – рассеянно ответил я, потому что мне вдруг в голову пришла новая мысль, заставившая меня затем воскликнуть: – Капитан!

Вы ошибаетесь. Мы не можем этого замять. Вы забыли об одном обстоятельстве.

– О каком же? – спросил он.

– Самозваный капитан Трент, самозваный Годдедааль, самозваная команда – все отправились к себе на родину, –

сказал я. – Если мы правы, никто из них туда не попадет. И, по-вашему, подобное обстоятельство пройдет незамеченным?

– Это же моряки, – сказал капитан, – всего только моряки. Если бы они все были из одного города, я бы этого не сказал. Но ведь один из Гулля, другой из Швеции, третий с

Клайда, четвертый с Темзы. Ну, и в каждом отдельном месте что будет? Ничего особенного. Просто еще один моряк пропал без вести: перепился до смерти, или утонул, или был брошен в каком-то дальнем порту – обычный конец моряка.

Горечь, звучавшая в его словах, сильно на меня подействовала.

– Не знаю, – воскликнул я, вскакивая на ноги (мы уже некоторое время сидели на земле), – не знаю, как я смогу теперь вернуться к Джиму…

– Вот что, – сказал Нейрс, проявляя неожиданный такт,

– мне пора на шхуну. Джонсон на бриге укладывает последние паруса, а перед выходом в море «Нору» надо привести в порядок. Может быть, вы хотите пока побыть на этом птичьем дворе? Перед ужином я пришлю за вами лодку.

Его предложение меня обрадовало. В эту минуту мне больше всего хотелось побыть одному – настолько, что меня не пугала возможность получить солнечный удар или ослепнуть от блеска песка и воды. Мне трудно передать, о чем я думал: о Джиме, о Мэйми, о нашем разорении, об утраченных мною надеждах, о судьбе, которая ожидала меня, – скучная и однообразная работа, не приносящая ни славы, ни радости, от которой меня избавит только смерть.

Во всяком случае, я был так погружен в свои грустные размышления, что совершенно не обращал внимания, куда иду. И каким-то образом оказался в самой высокой части островка, до которой добрался по той части кустарника, где почти не гнездились птицы. И тут, очнувшись, я сделал свое последнее открытие.