Потешный русский роман

Когда Жан обозвал шофера такси бестолочью — сказал по-русски «ты что тормозишь, дебил?!», — и заявил оскорбительным тоном, что он, Жан Либерман, сию минуту покинет эту машину, пойдет пешком и сам, без посторонней помощи, отыщет в этом новом квартале одну из самых известных в Европе — в обеих ее частях — галерею, детище одной из самых одаренных женщин своего поколения, которая сумела одна, без мужской помощи, взойти на вершину и управляет галереей твердой рукой, я содрогнулась, предвидя худшее, и не ошиблась, Жан заявил, что заплатит только половину суммы, которую нащелкал счетчик, он не лох и за полдела отдаст половину денег. Я долго молчала, но тут поняла, что пора вмешаться, и обратила внимание Жана на то, что наш шофер ужасно похож на уроженца страны под названием Грузия со столицей Тбилиси.

И что с того, спросил Жан.

Я достала из сумочки несколько банкнот, протянула их горячему уроженцу юга бывшей Империи и вышла из машины, наплевав на «непедагогичность» жеста: чем больше чаевые, тем меньше жителям развивающихся стран хочется искать новые пути развития.

Ты просто смешна, заявил Жан, вылезая под ледяной дождь, и это замечание снова навело меня на мысль о критериях, которые заставляют нас брать в лучшие друзья Жанов Либерманов, а не благовоспитанных мальчиков, готовых всегда быть у нас под рукой.

В огромных странах есть одно обстоятельство, которое следует всегда держать в голове, оно куда важнее списка архитектурных памятников и достопримечательностей. Я говорю о расстояниях. Даже между такими банальными объектами, как цветочный и газетный киоски. В огромной стране пропорции тоже огромны. Это известно канадцам, американцам, китайцам, австралийцам и бразильцам, но лучше всего это знают русские. И только уроженец Швейцарии Жан Либерман игнорирует коллективное знание больших народов, связанное с понятиями пространства и времени. Только Жан Либерман верит, что, проявив настойчивость и имея крепкие ноги, можно все преодолеть, черт побери, даже высочайшие вершины, четырехтысячники. Жан шагает под дождем по бесконечным проспектам, этакое ничтожное насекомое, букашка, говорит «нам сюда», а через сорок минут — «нет, туда», и продрогшая женщина покорно семенит следом. Что такое современное искусство?

Я стою, согнувшись пополам, на мокром тротуаре и кашляю так сильно, что Жан останавливается, испугавшись, как бы я не выкашляла душу на виду у всех. Он возвращается, машет руками, кричит, что мы на месте, ну разве мир не прекрасен, и жизнь, и дождь, и мой кашель, до галереи всего несколько метров, двести или триста метров. Я чувствую ужасную слабость во всем теле, но, когда Жан подходит совсем близко, начинаю колотить его кулаками в грудь. Я его почти ненавижу. У меня начинается очередной приступ кашля. Да ладно тебе, говорит мой друг Жан, если собираешься путешествовать в одиночку по Сибири, не стоит так переживать из-за простой прогулки по Москве. Я откашливаюсь, пытаюсь отдышаться и спрашиваю, действительно ли он рассчитывает отыскать свою Елену в его нынешнем… состоянии. Я пытаюсь подобрать определение, не нахожу слов и повторяю, ну, в твоем состоянии.

Да, отвечает Жан.

Прекрасно.

Что касается меня, я беру такси и возвращаюсь домой, чтобы высушиться и согреться. Наши пути расходятся, ты отправляешься за Еленой, я — в кровать.

Ты ведь не возражаешь, правда?

Жан возражает.

Из нас двоих писательница — ты, восклицает он.

Если пишешь, говорит Жан, нельзя ничего пропускать, ни под каким предлогом, кто знает, что потом пригодится?

Я видела, какие глаза были у моего друга, когда он произносил эти жестокие и насмешливые слова, и в очередной раз сдалась. Мой спутник немедленно заговорил о чудодейственных отварах и настойках, которые он приготовит для моих усталых ног — позже, ближе к вечеру, когда будет время озаботиться столь мелкими обыденными вещами.

И вот мы, вымокшие до нитки, рука об руку подходим к похожему на бункер зданию, где предположительно находится галерея современного искусства. Входим и попадаем в обескураживающе пустое белое пространство, где нет ни материальных объектов, ни людей. Неужели галерею Елены Белл национализировали? Предметы искусства конфисковали за недоплату налогов? Сомнения и страхи обрушиваются на нас, как ливень во время бесконечного блуждания по Москве. К счастью, наши усталые, но все еще зрячие глаза позволяют нам обнаружить на одной из стен легкие насечки. Мы решаем, что там, по всей вероятности, должен находиться лифт — небывалых размеров, но лифт. Вопрос в том, как он функционирует. Проще говоря, как его вызвать.

— Где кнопка?

— Ты видишь кнопку?

— Должна быть кнопка, — утверждает мой спутник.

Мы пристально вглядываемся в стену, в насечки, и у нас возникает чувство, что эти неодушевленные предметы дразнят нас.

— Пойдем по лестнице, — решает Жан.

— Тут нет лестницы.

— Повсюду, где есть лифты, должна быть и лестница, по соображениям безопасности, — не соглашается Жан.

— Мы не повсюду, а на острие современного искусства.

— Заткнись, — велит Жан и пытается отыскать несуществующую лестницу.