Потешный русский роман

— Может, этот лифт откликается на голос?

Я возгордилась, сделав столь оригинальное предположение. Мы с Жаном выглядими странно, у него лицо мученика, у меня — насморк, оба промокли, устали как собаки, вот-вот состоится волнующая, читай — роковая — встреча, но я во все глаза смотрю на сегодняшнюю Россию, новые технологии: движущиеся как по волшебству изображения и люди, цифровая реальность, а может, даже лифты, «откликающиеся» на голос, как собачки, — к ноге, Медор! к ноге! Вот сколько всего я оказалась способна постичь в усталом и раздраженном состоянии.

— Разберись с этим лифтом, — говорит Жан.

— Сам разбирайся.

— Нет, давай ты.

— Лифт, — кричу я.

— По-русски, — приказывает Жан.

Я дважды повторила слово «лифт», едва не сорвала голос, но ничего не произошло.

— Придется закурить, — решаю я. — Уж противодымные датчики-то точно среагируют.

Я жадно затягивалась сигаретой, Жан смотрел на меня с брезгливым сожалением, и вдруг дверь бесшумно скользнула в сторону именно в том месте, где мы заметили насечки, но оказалась перед нами не кабина лифта, а выставочный зал.

— Ну вот, — произнес Жан торжествующим тоном победителя.

Мы вошли в гигантский зал, придерживая друг друга за рукав, и уподобились детям, увидевшим потайную дверь, которая может в любой момент захлопнуться на следующую тысячу лет.

— Добро пожаловать, мадам, добро пожаловать, мсье, я буду к вашим услугам через несколько минут.

Фраза на идеальном французском прозвучала из настроенного на полную громкость микрофона. Был ли это голос Елены? Возможно ли, что в изменившейся стране голоса меняются, как лица, грудь, ягодицы, законы, свободы и надежды? Мы с Жаном почувствовали себя лилипутами перед лицом холодных технологий, нас затошнило от безумного смешения предметов и красок, захотелось позвать на помощь мамочку, причем Жан, находившийся в нескольких десятках метров от своей новой Елены Белл, сделал бы это первым. Мы так и стояли, цепляясь друг за друга.

Если бы меня попросили охарактеризовать одним словом экспонаты, я бы выбрала слово «кровожадные». Конструкции из хромированной стали напомнили средневековые орудия пытки, некоторые висели на стенах, другие стояли, медленно «шевеля» зубцами, шипами, заостренными штырями. Полотна с изображениями изуродованной плоти, мгновенно переводили зрительный образ в рвотный позыв.

— Какой ужас, — прошептала я, впиваясь ногтями в запястье Жана.

— Тссс, — ответил мой спутник.

— Почему это?

Жан приосанился, распрямил плечи и как обезьяна с учебного плаката, изображающего процесс эволюции, стал на несколько сантиметров выше. Куда девался его вечно понурый вид? Он почувствовал уверенность в себе, отпустил мою руку и в гордом одиночестве, с видом настоящего коллекционера, двигался среди машин и окровавленных трупов.

Именно так наверняка и подумала вышедшая к нам молодая женщина. Французская чета, экстравагантная, претенциозная. Находка для любого галериста. Она протянула руку для приветствия, просияв лучезарной улыбкой, и продолжила улыбаться, даже заметив на наших лицах явное разочарование. Я дала бы этой стройной свежей молодой женщине лет двадцать пять, не больше, она не могла быть Еленой экс-Снежновой, каких бы высот ни достигла российская пластическая хирургия. В несколько минут Жан снова сник, и это огорчило меня куда сильнее, чем отсутствие в галерее Елены Белл. Да-да, Елены тут не оказалось. Наша новая знакомая сообщила, что госпожа Белл без сна и отдыха путешествует по делам. Звучные названия городов — Шанхай, Бомбей, Нью-Йорк, Токио — убивали хрупкие надежды моего друга Жана.

Молодая Алена Алеширова, недавняя выпускница Центральной академии изящных и коммерческих искусств города Красноярска, что в Центральной Сибири, нежным голосом на прелестном французском сообщает, что отдает себя в полное наше распоряжение. С ее помощью мы сумеем отделить зерна от плевел, не перепутать подлинное и фальшивое. Наша сопровождающая, получившая свой диплом в 2000 километров от Москвы, в некоем сомнительном заведении, не скрывает от совершенно не знакомых ей людей, как она счастлива, что получила эту работу. Нет, поправляет она меня, от Москвы до Красноярска 3355 километров, никак не меньше. Теперь очаровательная сибирячка живет и работает в столице, там, где бьется сердце всех самых передовых художественных направлений. Она сообщает нам это с таким восторгом, что мой друг Жан отвечает ей пусть бледной, но улыбкой. Оказывается, галерея сегодня закрыта — как всегда по понедельникам, но Алена находится на рабочем месте. Так в наши дни работают во всем мире, в России в том числе, берут тебя в хостессы, а делать за одну зарплату приходится много всего другого. Заметила нас Алена благодаря камерам наблюдения, сработал не знающий ни сна, ни отдыха художественный инстинкт, и она нам открыла.