Потом была победа

В первый момент Орехов хотел отправить Юрку к командиру. Пусть лейтенант сам разбирается, раз включил Попелышко в штурмовую группу. Но доверительный шепот Юрки остановил его.

— Ладно, держись, черт с тобой, — ответил он.

В темноте, в ожидании броска через реку, мысленно ругая Юрку самыми последними словами, Орехов удивленно сообразил, что так ему легче ждать команды.

Юркина беспомощность помогала Николаю ощущать собственную силу. Уж если Попелышко надеется, что его затея кончится благополучно, то Орехову не стоит загодя помирать. Не в таких переделках бывал и выкручивался. Осенью их с Харитошкиным с четырех сторон в кустах обложили, собак пустили. Они же ушли, пробились, целые к своим вернулись.

Плавает Николай, как рыба, возле моря вырос. Мальчишкой раз пять тонул и всегда выбирался. Однажды на спор взялся озеро переплыть. Лед еще не весь стаял, а он поплыл. Судорога ногу схватила, а переплыл-таки.

Верно говорит Петухов, что на всякую беду страха не напасешься. Да и как угадать, когда ты на фронте к смерти ближе. Вот сейчас сидишь и боишься, что на переправе не уцелеешь, а в эту минуту какой-нибудь фриц наугад прицел крутнет, ахнет в белый свет, как в копеечку, а шальной снаряд шлепнется возле тебя и оставит мокрое место.

Нет, солдатской судьбы не угадаешь…

Подполковник подошел к разведчикам. В сереющем свете уходящей ночи они зашевелились, стали оправлять маскировочные костюмы, ремни автоматов.

Вглядываясь в неясные пятна лиц, Барташов сказал:

— Первыми идете, ребята, с вас большое дело начинается.

— Понимаем, товарищ подполковник…

— Это уж так, что разведка всегда первая.

— Не подкачаем, доберемся к фрицу.

— Не прост, ребята, фриц, — сказал Барташов. — Много у него еще силы, шапками не закидаешь.

Подполковник машинально полез в карман за папиросами и тотчас отдернул руку.

— Жаль, курить нельзя. Сам приказ отдал.

— А вы его, товарищ подполковник, временно отмените, — посоветовал Кудряшов. — Мы бы тоже по одной запалили. Авось немчура не высмотрит.

— Нет, с «авосями» я давно кончил, — жестко сказал подполковник. — Еще в сорок первом. Вам Орехов подтвердит. Мы с ним тогда вместе воевали.

Головы разведчиков как по команде повернулись в сторону старшего сержанта, ожидая, что он скажет в ответ.

— В Заполярье теперь круглые сутки день, — задумчиво произнес Орехов. — Там по ночам курить можно, товарищ подполковник.

Барташов встал и сказал, что ему пора возвращаться на командный пункт.

— От вас, ребята, многое зависит, — добавил он.

Не сказал разведчикам подполковник, что не только форсирование реки зависит от удачных действий штурмовой группы, но и его, Барташова, судьба. Если группа не доберется к западному берегу, командир полка предстанет перед военным трибуналом.

— Пойдем, капитан, — сказал Петр Михайлович.

— Разрешите мне остаться здесь, — попросил Пименов.

— Нет, — ответил Барташов. — В воду они и без вас сумеют залезть…

С разведчиками, уходящими на задание, не принято прощаться. Идут они делать свое дело и вернутся. К чему проводы устраивать, ручки жать?

Подполковник выполнил этот негласный фронтовой обычай. Он сделал замечание лейтенанту Нищете, сказал, что на исходной позиции следовало людей рассредоточить, а то накроет шальным снарядом.

Нищета хотел возразить, но почувствовал, как у подполковника осекся голос, как старательно принялся Барташов проверять завязки плащ-палатки, и понял, почему командир полка в такую минуту сделал ему мелочное, ненужное замечание.

— Слушаюсь, товарищ подполковник, — ответил он.

Утро медленно входило в силу. Тугие пласты тумана потянулись к воде. Клочья его цеплялись за ивняки, курились белесыми дымками.

Ветер стих. Вода изровнилась, стала глаже стекла. Такая тишь на реке бывает только перед рассветом, когда и вода, и кусты, и небо — все кажется сонным.

Заречный, невидимый берег затаенно молчал.

Вдали, где-то за сосновым бором, вдруг принялась выкуковывать кукушка. Нищета вспомнил примету и подумал, что кукование тотчас же оборвется. Но невидимая птица куковала и куковала, неправдоподобно щедро отмеривая годы жизни всем, кто ее слышал. Лейтенант сосчитал уже до двадцати, а птица упрямо продолжала куковать. Потом к ней присоединилась еще одна, такая же голосистая и щедрая.

«Вот взялись», — с неожиданной улыбкой подумал Олег.

Многие сейчас вслушивались в далекое кукование лесных птах и хотели верить, что они отсчитывают им долгие годы жизни.

Горько было думать, что обманывают беззаботные лесные ведуньи. И примета про кукование, выдуманная неизвестно кем, вряд ли утешает сейчас солдат.

— Сорок восемь, — негромко сказал Петухов, когда кукушки замолкли.

— Это они на всех, сколько в лесу людей сидит, сразу подсчитали, — отозвался Харитошкин и смахнул с «дегтяря» рукавом мелкие капельки росы. — А может, теперь у них счет на минуты ведется? Сообразили, что война идет, и переменили счет. У птиц тоже ведь разум есть.

— Курнуть бы, — сказал Кудряш.