Командир стрелкового полка Барташов подумал, что на войне может случиться всякое, случаются минуты, когда многое надо делать самому. Иной раз не только подполковнику, но и генералу доводится, как солдату, стрелять из автомата и кидать гранаты…
И в это время колыхнулся воздух. Вязкие раскаты выстрелов ударили в уши и оглушили. Хвостатые взрывы тяжко рванули в колонне атакующих немцев. Разметали, раскидали, сбили с ног, вырвали на асфальте огромные воронки, одну, другую, третью… Огненные смерчи надвое разорвали колонну, перебили ей позвоночник. Усеяли шоссе трупами убитых, раскидали контуженых, корчащихся от ран, оглушенных, сбитых с ног.
Хмурый командир гаубицы, установленной за березняком, раньше подполковника Барташова понял, что такую атаку не подавить стрелковым оружием, не сдержать пулеметами. С немыслимой точностью он ударил по немцам беглым огнем, расходуя последние снаряды.
Наступающие замедлили бег, заметались из стороны в сторону, стали сбиваться вправо, где подступал к обочине низкорослый ельник, стали ложиться в кювет, чтобы схорониться от беспощадных разрывов.
И лишь передние, которых уже нельзя было накрыть артиллерийским огнем, которых взрывы отсекли от тела атакующей колонны, которым нельзя было и повернуть назад, все еще бежали в атаку. Бежали и на глазах редели, таяли, как масло на горячей сковороде.
Последний из них упал на шоссе метрах в трех от окопчика, где залег с автоматом капитан Пименов.
Плечистый, с эсэсовскими петлицами на мундире, он стал заваливаться на ходу, видно раненный насмерть. Пименов видел, как побелело и исказилось его лицо.
Невероятным усилием он хотел удержаться на ногах, добежать до окопчика, где лежал русский, полоснувший его очередью из автомата. Отчаянно рванул мундир. С треском отлетели пуговицы, обнажилась мускулистая грудь. Он очень хотел добраться до русского, убить его и, перемахнув через труп, бежать на запад, домой, проложить себе путь автоматом, кулаками, зубами… Не успел… Подогнулись ноги, и рухнул он на шоссе. Каска звякнула и откатилась в кювет. Волосы, смоченные кровью, рассыпались в пыли. Руку с автоматом он вытянул вперед и последним усилием царапнул костенеющими пальцами асфальт шоссе, которое оказалось бесконечно длинным. Длиннее, чем его жизнь.
«Поздно ты сообразил», — недобро усмехнулся Пименов и пустил вдогонку убегающим немцам очередь из автомата.
— Жив, капитан? — раздался сбоку голос Сиверцева, который полз вдоль цепи.
«Жив», — откликнулось внутри Пименова прежде, чем он успел ответить комбату. Жив! Миновала его на сей раз смертушка. Жив Павел Пименов, цел и невредим. Капитан вытер потное лицо и ощутил жизнь как неожиданный подарок. Бурная радость заклокотала, забилась с таким неистовством, что Пименов задохнулся и, наверно, только через минуту смог ответить Сиверцеву.
— Устояли, — сказал он. — Напролом ведь, сволочи, перли, на смерть… Вовремя пушкари им угольков подкинули. В самый раз…
— В самый раз, — невесело согласился Сиверцев и добавил, что второй такой атаки не сдержать.
У комбата осталось всего два десятка человек. На весь батальон уцелели один станковый и два «дегтяря». Сиверцев попросил Пименова доложить подполковнику о потерях и попросить подкрепления.
— Не могу я сейчас оставить батальон, — добавил он.
Пименов соскочил в наскоро замаскированную воронку, где был командный пункт, доложил подполковнику о потерях, понесенных батальоном Сиверцева, и сказал, что необходимо подкрепление.
— Нет людей, — ответил Барташов.
Пименов предложил послать в цепь охрану медсанбата и восьмерых разведчиков.
— Нет, — жестко отрезал подполковник. — Охрану медсанбата трогать нельзя. Немцы могут просочиться лесом… Должен подойти дивизионный резерв… Жду его с минуты на минуту. Понятно, капитан?
— Так точно, товарищ подполковник, — Пименов передернул плечом, словно поправляя сползающий ремень автомата. — Второй такой атаки не выдержать. На этот раз артиллерия выручила… Нас сомнут, от медсанбата мокрое место останется… Дайте охрану в цепь.
— Нет, — Петр Михайлович оглядел Пименова с ног до головы, словно видел его впервые. Обычно покладистый, соглашающийся с командиром полка, начальник разведки сейчас упрямо твердил свое. Смотрел на подполковника немигающими глазами и повторял, что следующей атаки не отбить.
— Без подкрепления не выстоим, — насупившись, говорил Пименов, — сомнут…
Последнее слово капитан не сказал, а выдохнул с усилием, покривив губы. И эта коротенькая гримаса, неожиданно прорвавшаяся на лице начальника разведки, невольная дрожь, появившаяся в уголках сухих губ, помогла подполковнику догадаться, почему капитан Пименов сейчас разговаривает настойчиво и упрямо.
«Боится», — отчетливо и горько подумал подполковник, и в памяти его снова всплыли невольные опасения, когда он подбирал командира штурмовой группы. Начальник разведки полка боялся погибнуть в бою с прорывающимися из окружения немцами, боялся этой нелепой смерти.