Потом и кровью

Случившееся с паном Кмишеком ясно показало, что с королем шутки плохи, и даже подтолкнуло католических епископов подписать, наконец, знаменитый Акт Варшавской конфедерации, составленный еще в 1573 году и направленный на защиту свободы веры. Участники конфедерации обязались быть взаимно толерантными, хранить эту толерантность в последующих поколениях, быть солидарными в борьбе за свободу веры при любом правительстве, которое преследовало бы любую конфессию. Католические епископы не подписались под статьями Варшавской конфедерации, заявив, что Варшавская конфедерация «оскорбляет величие Бога, разрушает основы польской государственности, поскольку провозглашает свободу всем иноверцам, магометанам, иудеям, протестантам и другим схизматикам».

Стены католических монастырей вряд ли были крепче замка ясновельможного пана Константина, обвиненного в неуважении к законам и власти и ныне ожидавшего суда в королевской тюрьме. Именно на это прозрачно намекнул государь во время частной встречи с кардиналом Родриго. Кардинал малость скривился, но все прекрасно понял, и уже через пару недель Акт был подписан всеми прелатами короны и княжества.

Растаял снег, и веселый месяц апрель шумел птичьими стаями, в набухших на деревьях почках нежной зеленью проклевывались первые листики, входила в буйство трава, а по лугами да полянам рассыпались золотистые солнышки мать-и-мачехи. Дни стояли хорошие, теплые, с птичьими задорными трелями и пронзительной небесной синью, так похожей на очи ее величества королевы Марии. Хозяйки собирали по берегам Вислы молодую крапиву – на щи, выпускали на первотравье отощавший за зиму домашний скот. Многие в Кракове держали на своем подворье и коров, и коз, и овец. Да кого только ни держали! Целый день под окнами дворца, под склонами Вавельского холма гоготали гуси, крякали утки да истошно орали озаренные неодолимым любовным влечением кошки.

Уже подсыхали дороги, и скоро можно бы собираться в путь: Магнусу в Ригу, а Машеньке – в Оберпален, забрать, наконец, любимого сына Володеньку-Вольдемаруса. Как и все женщины в те суровые времена, Маша быстро забеременела во второй раз, но ребеночка родила мертвого, так что еще одного радостного события в королевской семье не случилось. Родители погоревали, конечно, но опять-таки в ту эпоху было не принято привязываться к младенцам. Тем более к тем, кто находился еще в материнской утробе: очень часто случались выкидыши или младенцы рождались мертвыми, а из тех, кто рождался, очень не многие доживали даже до трех лет. Это касалось всех – и крестьян, и королей тоже.

К слову сказать, Маша нынче была беременна в третий раз, но со стороны этого было не видно – слишком короткий срок. Однако в нужное время не пришли месячные, и стало ясно – беременна. Обычное дело, чего уж.

В один из таких ярких и солнечных апрельских деньков, после обеда, Марьюшка прилегла в опочивальне, по-домашнему набросив на себя один тоненький сарафан. Отдыхая от государственных дел, его величество уселся на ложе рядом, погладил жену по животику… еще ничуточки не округлившемуся, вполне обычному с виду, несмотря на то что внутри уже происходило чудо – зарождалась новая жизнь.

– Наверное, она уже кое-что чувствует? – улыбнулся Магнус. Именно так он и сказал – «она» – почему-то супруги решили, что следующим их ребенком обязательно станет девочка. Такая же синеглазая, бойкая, такая же красивая, как ее мама.

– Да вряд ли еще чувствует, – Маша покачала головой и, вытянув ноги, потянулась, как кошечка.

– Потягуши, потягуши! – расстегнув пуговицы сарафана, Арцыбашев нежно погладил жену по животику, пощекотал пупок. – Нет, все же она чувствует. Тебе самой-то приятно?

– Спрашиваешь!

– Значит, и ей приятно… а как же!

Магнус расстегнул все пуговички, обнажив лоно и грудь… и тут же, сбросив с себя рубашку, поцеловал твердеющие сосочки, поласкал языком, гладя ладонями бедра, а затем накрыл губами уста своей юной супруги. Та встрепенулась, прикрыв глаза, обняла мужа за плечи, погладила по спине, задышала все чаще и чаще… И вот послышался стон, негромкий, нежный и томный… скрипнуло ложе…

Кто-то вошел было в кабинет, но невзначай глянув в приоткрытую дверь опочивальни, остановился, замер. А услыхав стоны, вздохи и скрип, осторожно, на цыпочках, попятился прочь… А потом, как все стихло, громко постучал в дверь.

– Петер, ты? – король поспешно натянул одежду. – Случилось что?

– К вам княжна Мария Козинская-Курбская, ваше величество! – войдя, доложил мажордом. – Смею напомнить, не далее как вчера вы обещали ее принять именно в это время.

– Обещал – приму, – быстро прикрыв дверь опочивальни, Магнус уселся за стол. Солидный, с резными позолоченными ножками, обтянутый синим сукном, сей предмет мебели словно символизировал собой все могущество королевства.

Такой же синей, с золотым шитьем, тканью были обиты и стены, на окнах же висели плотные шторы традиционных польских цветов – красные, с вышитым белым орлом.

– Пусть войдет, – милостиво кивнув, его величество тут же поднялся, учтиво приветствуя даму.