Потом я проснулась

— А записи? — мне пришло в голову, что у меня были тетради, как у всех нормальных учеников в моем мире. — Где я их храню?

— Записи?! — воскликнул мальчик, подскочив на своем табурете. — А ты умеешь?

— Что именно? — я не поняла, что так возбудило собеседника.

— Писать. Аа… Так это и есть те тайные знания, о которых ты говорила? Могла бы и рассказать, не чужие ведь люди.

— Ты хочешь сказать, что не умеешь писать? — у меня вдруг сел голос, и я была вынуждена откашляться. — Но почему?!

— Будто сама не знаешь, — буркнул Агер. — Никто не умеет, кроме жрецов высшей категории. Это запрещено. Был тут у нас один, Гавар, олафовский сын. Все вынюхивал что-то, саморазвитием занимался.

— И что с ним случилось?

— Казнили, — мрачно сообщил мальчик. — Прямо перед твоим домом, мы вместе наблюдали. Жаль его. Хороший был человек. Но глупый. Спрашивается, куда полез? Зачем? Если тебе на роду написано быть земледельцем, то не стоит гневить богов и стараться прыгнуть выше собственной головы. Вот он и заплатил за непослушание.

— Кто его приговорил к смерти? Бальтазар? — мне было трудно говорить из-за кома, подступившего к горлу, но я сдержалась.

— Нет, что ты, — отрицательно покачал головой рассказчик. — Он редко принимает участие в судебных процессах. Не его уровень. Наши старейшины разобрались во всем сами.

Мне вспомнился старик, ковыряющийся в заборе, и я вдруг ощутила такую вселенскую тоску, что на несколько секунд закрыла глаза. Агер заметил это и прикоснулся к моей руке:

— Ты в порядке?

— Да, — отозвалась я, не меняя позы. — Просто голова закружилась, не переживай.

— Может быть, тебе стоит лечь? — предложил мальчик. — Я могу сесть рядом и продолжить рассказ. Тебе-то не обязательно сидеть.

— Да, наверное, так будет лучше, — согласилась я и, опираясь на заботливо подставленную руку, вернулась в комнату.

Кровать Аны оказалась жесткой и неудобной, но в тот момент меня это не сильно заботило. Приняв горизонтальное положение, я почувствовала себя лучше и обратилась к Агеру:

— Спасибо тебе. Ты говори, ладно? А я буду слушать и иногда задавать тебе вопросы.

— Хорошо. Ты, главное, не волнуйся. Умеешь писать и читать — ну, и ладно. Я никому не скажу. Вот, я уже и сам об этом забыл. Итак, идем дальше. Я не знаю, есть ли у тебя записи и где ты их хранишь. Но я могу рассказать тебе о том, что помню из наших бесед. Возможно, мои знания не так глубоки, как твои, но для экзамена их должно хватить.