Потом наступит тишина

Олевич заметил, как по ее лицу катились слезы, которые она стыдливо вытирала рукой. Резким движением, по-мужски, снова надвинула берет на глаза. Могла ли она оставаться в Боровице?! В пустом доме, без отца полная презрения к самой себе и презираемая и теми и другими! Никто из знакомых или близких не пришел на похороны отца. Были лишь неизвестные ей люди — рабочие, солдаты. Выступил, подняв руку над головой, худощавый мужчина в военной форме. Оркестр играл похоронный марш Шопена. Она не помнит, да и не могла слушать, о чем говорили другие выступавшие, но кажется, о правом деле и мужестве отца и что никому не удастся остановить ход истории. Неужели отец действительно был прав? Нет, она не могла оставаться больше в Боровице. В семи километрах от Лукува в доме лесничего жила ее тетка, и Зося решила поехать к ней, единственному, оставшемуся у нее близкому человеку. Она живет одна, дядя погиб совсем недавно, во время оккупации. Одичала, но по-прежнему добрая, а главное — тихая, ничем не интересуется, все время только и вспоминает своего покойного мужа.

Олевич молчал, хотя и надо было что-то сказать, но он все выжидал, будто хотел услышать от нее что-то важное. Миновав Рыночную площадь, они двинулись по длинной улице, вдоль опустевших двухэтажных домиков. С трудом преодолели заболоченный участок дороги. Перекинув рюкзак на левое плечо, Стефан взглянул на девушку, которая шла теперь молча, словно позабыв о своем спутнике. Увидев впереди темно-синюю стену леса, подумал, что там будет теплее, деревья закроют их от ветра, больно хлеставшего их вперемежку с дождем по лицу.

— Знаешь, — сказал он, — я остался совсем один, и мне некуда идти. Может, возьмешь меня с собой?

Она по-прежнему шла молча и, только дойдя до первых деревьев и окунувшись в полумрак, ответила:

— Я знаю только твое имя. Скажу тетке, что ты мой муж.

После этого Олевич рассказал ей о своей жизни.

В домике лесничего

Это был рассказ без начала и без конца, разговор как бы с самим собой, к которому возвращался и днем, когда время тянулось страшно медленно, и ночью, когда пытался заснуть, глядя на едва проступавшее в темноте лицо девушки…

В домике лесничего можно было действительно найти надежное укрытие. К нему вела из леса узкая тропинка, по которой с трудом могла проехать телега. За песчаным пригорком открывалась поляна, посреди которой стоял домик, похожий скорее на деревенскую избу. До ближайшего селения было километров пять, но редко кто навещал вдову; летом, бывало, заглядывали деревенские женщины, собиравшие в лесу ягоды, либо приходил лесничий, чтобы помянуть ее погибшего мужа.

— Значит, помер твой отец, — сказала тетка. — Хороший был мужик, хотя и чудаковатый.

Маленькая, худенькая, похожая на девушку, если бы не сеточки морщин под глазами, она все время хлопотала по дому, переставляя что-нибудь с места на место или вытирая пыль. Служанка (оказалось, что тетка живет не одна), крупная деревенская женщина лет пятидесяти, сидела на стуле неподвижно и прямо, будто пришла сюда в первый раз в гости.

— Значит, у тебя есть муж. Теперь люди сходятся рано, может, это и к лучшему. Как тебя, парень, зовут? Стефан… Называй меня просто тетей… Красивое у тебя имя; у нас в семье тоже были двое по имени Стефан — один инженер, умер от чахотки… В каком же году это было? Кажется, в тридцать четвертом. Другой — просто неудачник, сочинял стихи и пил водку. Надеюсь, ты стихов не пишешь? Мой муж тоже не брал в руки карандаша и пил немного. Зося, ты ведь помнишь своего дядю? Какой это был замечательный человек — такие теперь редко встречаются, — высокий, сильный, влюбленный в свою работу, а лес знал лучше всех на свете! Ушел он утром, поцеловал меня в лоб, очень мы любили друг друга, и говорит: «Вернусь часа через два». Проходит третий, четвертый час, обед уже давно остыл, а я все жду и жду, не отхожу от окна, смотрю на дорогу. Он всегда, когда появлялся на поляне, говорил: «Опять прилипла к окну, моя любимая женушка, ждешь не дождешься». Гляжу, а небо все усеяно звездами, и сердце ноет от дурного предчувствия, меня охватило отчаяние: а вдруг с ним что-нибудь случилось?.. И вот вижу: из леса медленно выползает подвода, рядом с лошадью двое мужчин. Я выскочила на поляну, бегу, кричу…

Живите себе, сколько захотите; понимаю, тебе надо прийти в себя после смерти отца. Нет, я не боюсь, мне все равно, я ни о чем и не спрашиваю. Если бы жив был дядя, то поступил бы так же. Еды пока хватает, кое-что продаю даже.

В комнату, которая была раньше чем-то вроде кабинета лесничего, принесли кровать. У окна — большой стол, на котором, там, где обычно стоит чернильный прибор, — фотография мужчины в сапогах. В застекленном шкафу несколько книг, семейный альбом с фотографиями, перевязанная голубой ленточкой пачка писем. Два простых стула, заботливо поставленные теткой у кровати, керосиновая лампа, ситцевые в клеточку занавески на окнах, кое-где потрепанные, но недавно выстиранные.