Потом наступит тишина

Теперь это была их комната. Они остались одни, тетка ходила еще какое-то время мелкими шажками по кухне, затем наступила тишина. Олевич подошел к окну и отдернул занавеску. Лес стоял не шелохнувшись, вплотную обступив домик темной стеной, за которой можно было в случае необходимости укрыться. На темно-синем небе прочертила след падающая звезда.

— Отойди от окна, — сказала Зося.

Она была необыкновенно красива, когда сбросила с себя поношенное пальтишко и осталась в простом голубеньком платьице с пуговицами до самой шеи. Передвигалась по комнате легко, словно танцуя, заглянула в шкаф, передвинула фотографию дяди, затем, распаковав свой рюкзак, начала аккуратно раскладывать вещи в шкафу.

Стефан молча наблюдал за каждым ее движением, проклиная свою неприспособленность к жизни. Он рассказал Зосе о побеге и дошел до места, когда встретился с матерью; начал объяснять, почему не знает, что делать дальше.

Она резко оборвала его:

— Давай не будем больше говорить об этом! — Затем нежно добавила: — Я и так уже обо всем знаю; не сердись, но я не хочу больше слушать, может, как-нибудь в другой раз…

До домика лесничего они шли дорогой через лес. Зося знала здесь каждый кустик, показывала места, где они играли, полянку, на которой соорудили однажды шалаш, пригорок, на котором находилось когда-то кладбище язычников.

Стефан все хотел серьезно поговорить с нею, чтобы определиться наконец со своим будущим. Ведь от этого будет зависеть его решение. Но Зося упорно не хотела ничего слушать. И когда показался наконец домик тетки, она сняла с его плеча рюкзак:

— Поцелуй меня.

Она пришла сама. Уложив вещи, села возле него, сбросив тапочки с помпонами. Погасив лампу и очутившись в темноте, Стефан, как и тогда, в Бялой Подляске, увидел лицо девушки совсем близко и, словно в забытьи, закрыл глаза. К Зосе он испытывал неведомое ему до сих пор чувство, считая теперь, что дни даются лишь для того, чтобы на смену им пришла ночь, а когда утром просыпался, с трудом отрывая голову от подушки, то Зоси уже не было; он слышал ее голос в доме, и его тотчас же охватывала грусть.

— Я люблю тебя. — Ни о чем другом она говорить не хотела.

Со дня их встречи они ни разу не вспомнили ни ее отца, ни Боровицу. Она с удовольствием окунулась в домашние дела. Спустя несколько дней тетка взяла «краткосрочный отпуск», и Зося готовила обед. Ей нравилось сидеть в «их» комнате, читать старые письма или перебирать фотографии, которые не помещались в семейном альбоме тетки.

Служанку они отправляли за продуктами, и Зося хозяйничала на кухне одна. Стефану разрешалось только колоть дрова и «помогать ей в работе». Поэтому день для него тянулся невыносимо долго, самыми приятными были ранние вечера, когда все усаживались в комнате тетки и старушка рассказывала — уже в который раз! — об одном и том же, поскольку не могла уже вспомнить ничего нового о муже.

Олевич не слушал ее, он закрывал глаза и погружался в дремоту, зная, что Зося не спускает с него глаз.

— Снова задумался о чем-то, — говорила девушка, когда они приходили к себе в комнату.

Она зажигала лампу, и слабый язычок пламени выхватывал из темноты пустой стол и фотографию лесничего.

— Когда я была маленькой, — вспоминала Зося, — не ребенком, а ученицей гимназии, то мечтала попасть на необитаемый остров… одной или с кем-нибудь… да, даже с кем-нибудь. И ничего страшного, что остров необитаем, особенно сейчас, ведь можно будет как следует спрятаться. Тысячи людей могли лишь мечтать об этом в течение пяти лет войны. Брось хмуриться. Возврата к тому, что мы делали в прошлом, не может быть, поэтому пересидим тут, как у Христа за пазухой. Что будет, то будет…

Однажды, увидев, что Стефан снова сидит задумавшись, она спросила его прямо:

— А кто твоя мать? Какая она? Не о ней ли ты думаешь все время?

Он не мог описать Марту с чуть раскосыми глазами.

— Вот видишь, ты и сам о ней толком ничего не знаешь! Любишь ее?

Стефан не ответил.

— Больше, чем меня?

Только женщина может задать такой вопрос.

— А меня любишь?

— Конечно.

Она села за стол и склонилась над книгой, делая вид, что читает.

— Иди спать, оставь меня в покое, не подходи ко мне.

Он беспомощно стоял посреди комнаты.

— Теперь все ясно, — сказала она. — Тоскуешь по своей матери и еще кое о чем. Я встретилась с тобой случайно, на моем месте могла оказаться другая. Я ведь все вижу: не спишь, ходишь все время задумчивый, тебе хочется уйти, тебе здесь плохо со мной.

— Неправда.

— Неправда? А чего тогда ходишь целыми днями как в воду опущенный, только и глядишь на дорогу, которая ведет на волю?!

— Ни на что я не гляжу.

— Я, может, больше должна отчаиваться, мне труднее, а я хожу веселая, счастливая, влюбленная…