Потом наступит тишина

— И пришла ко мне, командиру батальона, спустя несколько часов после тяжелого боя, чтобы рассказать о своих старых грехах. А ты знаешь, что тебе полагается за это? Хочешь, чтобы тебя арестовали, отправили в тыл и отдали под суд?

— Не хочу в тыл!

— Ах, вот как, не хочешь. А может, ждешь, что тебе простят твою вину?

— Нет, я готова понести любое наказание.

— А если попадешь в штрафную роту? Там тоже нужны санитарки.

Подумав, она ответила:

— Мне все равно, товарищ майор, штрафная рота так штрафная рота.

— И ради этого прибежала ночью, чтобы доложить мне именно сегодня? Не к прокурору дивизии или офицеру контрразведки, а ко мне, потому что я командир Кольского…

— Если надо будет, — сказала она, — пойду куда угодно.

— Только я ничего не могу поделать. Неизвестно еще, говоришь ли ты правду, но даже если и так, то что заставило тебя вдруг действовать так поспешно? Подумай только: кому это на передовой придет вдруг в голову вспоминать о своих старых грехах? Нет, это какая-то чушь. Единственно, что я могу сделать, если хочешь, — вызвать Кольского, он тут недалеко.

— Нет! — воскликнула Крачиньская. — Не издевайтесь надо мной. Я должна была прийти сюда. Когда меня допрашивал Леоняк, я ему ничего не сказала, а теперь рассказываю сама, а вы, товарищ майор, смеетесь надо мной. Разве уже не важно, что в Боровице я укрывала дезертира? — По лицу девушки пробежала судорога. Она закрыла глаза, пытаясь взять себя в руки, и расплакалась.

— Ну перестань. — Как же успокоить этого капрала в юбке? Больше всего майора беспокоило то, что уже несколько часов стояла тишина.

— Разрешите идти, товарищ майор, — услышал он.

— Останься, поговорим серьезно, не думай, что я легкомысленно отнесся к тому, что ты рассказала. Если уж пришла ко мне, то давай разберемся, что к чему. Это хорошо, что ты вступила в Войско Польское, но помни, что ты поступила нечестно по отношению к Кольскому, обидела его. Теперь ты хочешь, чтобы справедливость восторжествовала. — Это прозвучало высокопарно. «Справедливость! — подумал он. — Завтра эта девушка с санитарной сумкой поползет за цепью солдат, и расплата может наступить в любой момент». Какая трудная доля выпала людям, с которыми он вот уже пять дней шагает по немецкой земле! — Давай поговорим попозже о справедливости, — повторил он.

Девушка удивленно взглянула на него блестящими после слез глазами.

— Товарищ майор, вы меня не так поняли, — сказала она. — Дело не в справедливости, а в том, что я заслуживаю наказания.

— Ты хочешь понести наказание за совершенное преступление — в этом и заключается как раз справедливость.

— Товарищ майор, я не совершила никакого преступления.

— О чем же мы тогда толкуем с тобой вот уже целый час?

— Если вы считаете, что я совершила преступление, пусть будет по-вашему.

— Нет, моя дорогая. Значит, ты считаешь, что поступила правильно? Как-то странно у тебя все получается.

— Да, я не могла тогда поступить иначе и теперь готова отвечать за это. Я раньше не понимала всего этого, а теперь мне все равно, что со мной будет.

— Думай, что говоришь! Ну и кто же оказался прав — мы или они? Был дезертир или нет?

— Был, и я его укрывала. Но не могла признаться в этом, потому что в то время выполняла свой долг. Не могла, хотя речь шла об Эдварде… о Кольском… Теперь уже могу…

— Значит, ты по-прежнему считаешь, что те были правы? Значит, ты и сейчас с ними, а не с нами?

— Неправда, товарищ майор. Я уже никогда не буду с ними, откололась от них навсегда, и если бы я сегодня укрывала дезертира, то рассматривала бы это как преступление.

— Я старше тебя, — сказал майор, — и не люблю, когда меня обманывают. Все это лирика, детка.

— А я не могу говорить по-другому, товарищ майор. Все это сущая правда. А если хотите, то могу признаться, что совершила преступление. Мне действительно все равно.

— Не морочь мне голову. Ничего я не хочу. Не морочь, — повторил он и вспомнил тот октябрьский день, деревенскую избу в Черемниках, как он сидел за столом, а Кольский, сгорбившись, пристроился на лавке. «Вы уверены, что видели дезертира?», «А когда начинали операцию, были уверены, что в доме прячется дезертир?». И затем: «Я вынужден отстранить вас от должности, согласие командования имеется». Вспомнил глаза Кольского, когда тот ответил: «Мне все равно, товарищ майор».

Значит, он говорил правду, а она лгала…

Свентовец поднял глаза на девушку.

— Я не позволю, — сказал наконец майор, — снова начинать расследование и отказываюсь давать ход вашему заявлению. — Он принимал это решение на свой страх и риск и готов был нести за это ответственность.

— Тогда я пойду, товарищ майор. — Она поднялась со стула и надела пилотку.

Свентовец взглянул на кровать. Ружницкий, лежа навзничь, спал с широко открытым ртом.

— Я провожу тебя.

Она чуть улыбнулась:

— Не беспокойтесь, товарищ майор.

— Ладно-ладно! Не будем больше говорить об этом.

Свентовец открыл дверь. Телефонистка и Войтек вскочили со стульев. Войтек схватил автомат.

— Оставайся здесь, — сказал майор. — Если будут звонить, скажи, что пошел в роту.