Потомки

Я роюсь в вещах старшей дочери — ищу там, наверное, документы на развод. Заглядываю под раковину в ее ванной, за унитаз, перекладываю стопки полотенец. Перетряхиваю книги и заканчиваю тем, что нахожу детские игрушки Алекс — обезьянку, червячка и Смурфа — и ее детские книжки «Пинг» и «Фердинанд»[18], которые и сам читал в детстве. Среди моих детских книжек было много историй о хулиганистых и своенравных зверюшках с глубокими психологическими проблемами. Нахожу старые фотографии Алекс, снятые в детском лагере в Сан-Хуане. Вот она катается с подружками на парусной лодке в Пьюджет-Саунд[19], вот разводит костер перед входом в типи[20]. Нахожу ее школьные дневники и пространные записки, где кто-то советует моей дочери «не расстраиваться». Читаю письма на целую страницу, написанные каким-то птичьим языком: «Не забудь горячие штаны и грязную Кристину[21]! Ядовитый плющ[22] и ведерко! Мурашки??? Главное — фургон[23], любимый кайфовоз моей мамаши!»

Я представляю себе, как состарившаяся Алекс читает их через много лет и не понимает ни слова. Девушки любят аранжировать прошлое. Я нахожу самые разные памятки той счастливой поры, когда Алекс проводила выходные с подружками. По-видимому, все закончилось с ее отъездом в интернат. Джоани часто заходила в комнату дочери, объясняя это тем, что хочет там все переставить и, возможно, устроить комнату для гостей. Я заглядываю в шкатулку, где однажды Джоани обнаружила наркотик. Она показала мне крошечный мешочек с каким-то прозрачным и твердым веществом.

— Что это такое? — спросил я, потому что ни разу в жизни не принимал наркотиков. — Героин? Кокаин? Крэк? Айс? Что это? — заорал я, глядя на Алекс.

— Отстань, я не колюсь! — заорала она в ответ.

Пластиковая балеринка на крышке шкатулки внезапно оживает и начинает медленно кружиться под музыку, которая звучит фальшиво и хрипло. Розовый атлас внутри стал совсем грязным. Из всех драгоценностей в ней осталось лишь ожерелье из черного жемчуга, остальное — ржавые скрепки да старые резинки для волос с застрявшими в них темными волосами. Из-за зеркальца в крышке выглядывает клочок бумаги. Я беру шкатулку в руки; балеринка крутится возле моего пальца, и я отодвигаю ее в сторону. В записке написано: «Зачем прятать дважды в одном месте?»

Я фыркаю. Неплохо, Алекс. Я закрываю шкатулку и качаю головой. Я отчаянно скучаю по дочери. И зачем только она уехала из дома! Не могу понять, почему она так резко изменила свое решение. Из-за чего поссорилась с матерью? Что между ними произошло?

Я возвращаюсь в спальню. Мне стыдно, я больше не хочу ничего искать. Моя жена чрезвычайно интересовалась сделкой. Ей нравился Холитцер. Она думала, что эта сделка что-то изменит в нашей жизни. У моей жены были друзья, с которыми она встречалась в «Индиго». Этот ресторан обожают топ-модели и геи. Моя жена хранила памятки прошлого. У нее была еще одна жизнь вне дома. Вот и все, все очень просто.

7

Вторник. Сегодня я встречаюсь с врачом. Сегодня я не сбегу. Я сообщаю дежурной, что я пришел для беседы с лечащим врачом.

«Улучшение идет медленно, но стабильно, — скажет мне доктор Джонстон. — Когда она придет в себя, ты будешь ей нужен. Тебе придется заново учить ее самым обычным вещам. Ты будешь ей нужен. Ты, и никто другой».

Мы со Скотти идем по больничному коридору. На дочери футболка с надписью: «Миссис Клуни» и сандалии на деревянной подошве, которые на каждом шагу стучат — бум-бу-бум-бу-бум. В больнице все страшно заняты; можно подумать, они на днях закрываются и сегодня день большой распродажи. У Скотти оживленный вид; она что-то шепчет, наверное репетирует предстоящий разговор с матерью. Сегодня утром она сообщила, что сочинила для нее интересный рассказ, и мне не терпится его послушать. Мне тоже нужно поговорить с Джоани. Нужно будет сказать ей, что сообщит доктор Джонстон.

Когда мы входим в палату, я вижу, что жена не одна. У нее какая-то приятельница. Я ее не знаю, но где-то уже видел. Ее зовут не то Тиа, не то Тара. Она тоже модель, как и моя жена. Я как-то видел ее снимок в газетной рекламе, незадолго до того, как с женой случилось несчастье. На рекламном снимке она пила воду из бутылки и держала в руке соломенную сумочку, а на запястье сверкал дорогой бриллиантовый браслет. Я не стал читать текст, поэтому не знаю, что она рекламировала: браслет, воду, сумочку или что-то еще — скажем, новый кондоминиум или страхование жизни. Рядом с ней стоял мужчина и три ребенка с разным цветом кожи, и все они дружно высматривали что-то в небе. Я это запомнил, потому что спросил у Джоани:

— Это всё ее дети? Тогда почему они такие разные? И что она рекламирует?

Джоани бросила взгляд на снимок:

— А, это «Хило Хэтти»[24]. Они любят, чтобы у них в рекламе были азиаты, хапа[25] и филиппинцы.

— Да, но родители-то белые. Откуда у них цветные дети?

— Может быть, они приемные.

— Глупо, — сказал я. — Не понимаю, почему нельзя было снять женщину-азиатку и мужчину-филиппинца?

— Филиппинец никогда не женится на азиатке.

— Ну, тогда женщину-хапа и мужчину-азиата.