Потомки

Я вновь хватаю ее за руку, на этот раз с силой, и она кричит. Я оглядываюсь, иду к машине. Скотти продолжает кричать, а потом кричу я, и мы оба кричим друг на друга, и наши гневные вопли эхом разносятся по всему гаражу.

Скотти сидит в машине и дуется. Я принимаю решение позвонить доктору Джонстону. Не хочу ехать в больницу. У меня слишком много забот. Я прошу медсестру связаться с ним, и через несколько минут доктор мне звонит. Скотти нажимает на автомобильный гудок. Я не реагирую.

— Я слушаю, Мэттью, — говорит доктор.

— Мы не могли бы поговорить прямо сейчас? — спрашиваю я. — Говорите все как есть.

Я стою в гараже, возле своей машины, и смотрю на Скотти.

— У твоей жены начинается отек мозга, — говорит он. — Мы откачиваем жидкость и даже можем сделать операцию, но, учитывая ее показатели по шкале Глазго, боюсь, это мало что даст. Как ты мог заметить, у нее перестали подергиваться даже веки. Все указывает на серьезное поражение мозга. Мне очень жаль, — помолчав, добавляет он. — Мы с тобой уже говорили о том, что если…

Я хочу ему помочь. Не нужно, чтобы он произносил все страшные слова. Нелегко говорить такое мальчишке, которого знаешь с момента его появления на свет.

— План Б? — подсказываю я.

— Да, боюсь, что так. План Б.

— Ясно, — говорю я. — Понял. Тогда до завтра. Вы уже начали подготовку? Собираетесь отключить это прямо сейчас?

— Я подожду до завтра, Мэттью. Я дождусь тебя.

— О’кей, Сэм.

Я захлопываю мобильник-раскладушку. Я боюсь подойти к своей машине. В ней сидит девочка, которая ждет, что папа сделает все как надо, что ее мама поправится, вернется домой и жизнь вновь наладится: по вечерам папа будет приходить домой, обедать и всех смешить, утром он будет завтракать на кухне, а потом, перешагивая через школьные учебники, сумки, гаджеты и предметы одежды, пробираться к выходу. Я неподвижно стою в гараже и думаю о плане Б. Этот вариант означает, что моя жена превращается в растение. У нее серьезная неврологическая дисфункция. Со мной начнут заводить осторожные разговоры о донорских органах. План Б означает, что Джоани прекращают кормить, прекращают за ней ухаживать, отключают от аппарата искусственного дыхания. Снимают капельницу и перестают давать лекарства. План Б означает, что мы позволим ей умереть.

Я слышу шуршание автомобильных шин. Я вижу, как в наш сектор заезжает машина. На глазах у меня слезы, и я быстро смахиваю их рукой. Заметив меня, водитель тормозит. Водитель — пожилая женщина, совсем старушка, которая вряд ли видит хоть что-то дальше переднего бампера своего «кадиллака». Я смотрю на ее руки, крепко вцепившиеся в руль, и думаю: «Почему ты живешь так долго?» Я вижу, как опускается боковое стекло, но не ухожу. Интересно, как она заставит меня уйти с дороги?

— Нельзя ли мне проехать? — спрашивает она.

— Извините, — отвечаю я и отхожу в сторону.

11

Мы плетемся по шоссе Н1 за грузовичком, на заднем окне которого аэрозолем намалевана красотка с грудями круглыми, как обеденные тарелки. Грузовичок закрывает обзор, поэтому я не вижу, почему мы так плетемся. Возможно, без всяких причин. Дорога для меня такая же загадка, как мозг, или макияж, или десятилетние девочки. Ожоги на руках Скотти опухли и покраснели; когда она хочет их почесать, я хватаю ее за руку. Ее кожа покрыта грязно-белыми пятнами; это морская соль, которую я не дал ей смыть.

— Голова не кружится? — спрашиваю я. — Тебя не тошнит?

Скотти шмыгает носом:

— Кажется, я простудилась.

Она ни за что не признается, что это из-за сифоно-фор. Вид у нее несчастный, и, по-моему, она уже не так рвется в больницу, потому что поняла: в ее истории, в сущности, нет ничего хорошего.

Чтобы хоть немного приободрить дочь, я говорю:

— Завтра, чтобы полностью избавиться от ядовитых капсул, придется тебе побрить ноги.

Скотти смотрит на свои ноги, покрытые светло-коричневыми волосками, и улыбается:

— Рина с ума сойдет. Ну вот, теперь придется еще и ноги брить! Всегда?

— Нет, — говорю я. — Побреешь один раз, и хватит.

— Как ты думаешь, морскому ежу было так же больно, как мне? — спрашивает Скотти.

— Не знаю.

Из грузовика слышна музыка, вернее, не музыка, а ритмичное буханье, от которого слегка вздрагивают наши стекла. Я думаю о морском еже. И в самом деле — больно ему или нет?

— А почему их называют корабликами?

— Это старое название, все давно уже забыли, откуда оно взялось.

— Или просто так придумали, с ходу, как папа.

— Все может быть.

Грузовик внезапно уходит вперед, в потоке машин образуется просвет, а я проезжаю съезд, по которому мы сворачиваем домой. Скотти этого не замечает.

На прошлой неделе, когда мы с доктором Джонстоном обсуждали немыслимый, но возможный вариант развития событий, он сказал, что обычно у постели пациента, жизнь которого, согласно его собственной воле (как в случае Джоани), не поддерживается более с помощью искусственной вентиляции легких, собираются родственники и знакомые, чтобы сказать последнее «прости».