Потомки

— По крайней мере, у них есть время заняться необходимыми приготовлениями и сказать все, что они хотели сказать. Когда наступает последний день, все к этому готовы. Насколько это возможно.

Тогда я слушал доктора примерно так же, как слушают стюардессу, которая рассказывает, что нужно делать, если самолет сядет на воду.

План Б.

Впереди море красных огней, я притормаживаю. Мне предстоит собрать всех родственников и друзей и объявить, что нам придется отпустить Джоани на вечный покой. Говорить это по телефону я не стану, поскольку и сам терпеть не могу, когда важные новости мне сообщают таким образом. На «необходимые приготовления» у меня от силы неделя, а забот невпроворот. Кто научит меня быть главой семьи? Как нужно прощаться с женщиной, которую я люблю так, что даже перестал осознавать, как сильно ее люблю?

— Кораблик ведь не медуза? — спрашивает Скотти.

— Португальский кораблик не медуза, — рассеянно отвечаю я. — Ты задаешь каверзные вопросы, Скотти, я даже не всегда знаю, что отвечать.

Я не уверен, что принял правильное решение, взяв Скотти с собой, но я больше не могу полагаться на Эстер. И вообще на кого бы то ни было. Пора привыкать самому воспитывать дочерей, и я принял решение, что сегодня обе будут ночевать дома.

Я вижу поворот на дорогу в аэропорт и бросаю взгляд на часы.

— Куда мы едем? — после некоторого молчания спрашивает Скотти.

Над нами с ревом пролетает реактивный лайнер. Я смотрю вверх и вижу его серое брюхо, тяжело распластавшееся на фоне неба.

Я сворачиваю к аэропорту.

— За твоей сестрой.

Часть II Дорога Кингз-Трейл

12

Каждый раз, прилетая на Большой остров, я чувствую себя так, словно попал в прошлое. Вид у него заброшенный, как будто недавно здесь прошлось цунами.

Я еду по знакомой дороге, мимо киаве[29], мимо пляжей с черным песком, кокосовых пальм, где сидят попугаи. Становится холоднее, в воздухе висит легкая дымка — смесь тумана с вулканическим пеплом, который пахнет как порох, отчего сильнее ощущение заброшенности и опустошения. С обеих сторон дороги лежат поля, покрытые черной застывшей лавой, на фоне которой ярко выделяются вкрапления белых меловых глыб; молодежь использует этот мел для своих граффити вроде: «Кеони любит Кайалу», «Гордость Гавайев»[30] или, например, подлиннее: «Кто это читает, тот гей». В полях, среди острых меловых скал, я вижу храмы-хейау и камни, сложенные на чайных листьях в приношение богам.

— Что это? — спрашивает Скотти.

Она свернулась клубочком на сиденье, и я не вижу ее лица.

— Что именно? — не понимаю я, оглядывая пустынную местность.

— А вон та дорога, — отвечает она.

Я бросаю взгляд в сторону и вижу на лавовом ложе полосу утрамбованных камней.

— Это Кингз-Трейл — Королевская дорога.

— «Кингз» в честь нашей семьи?

— Нет. Разве вам в школе не рассказывали о Королевской дороге?

— Не помню, — отвечает она.

— Какая же ты гавайка?

— Такая же, как и ты, — говорит она.

Мы смотрим на широкую бесконечную ленту, опоясывающую весь остров.

— Ее построил король Калакауа. Позднее он ее расширил. Здесь ездили твои предки.

Мы едем вдоль старой дороги — похожей на старое шоссе, чем, в сущности, она и является, — построенной каторжниками и утрамбованной копытами скота и колесами повозок и экипажей. Я запомнил, что не платили налог за дорогу только те, кто ее построил.

— Она старая? — спрашивает Скотти.

— Старая, — отвечаю я. — Построена в девятнадцатом веке.

— Да, правда старая.

Скотти смотрит на дорогу и ее каменное ограждение, а когда появляются холмы и ранчо Уаймеа, я замечаю, что она спит. Днем на зеленых холмах Уаймеа пасутся коровы и лошади, но сейчас их не видно. Я проезжаю мимо покосившихся серых деревянных заборов и опускаю стекло, чтобы вдохнуть холодный воздух, наполненный запахами трав, навоза и кожаных седел — ароматами Камуэлы. Здесь когда-то жили мой дед и бабка. Когда я был ребенком, то часто приезжал к ним на ранчо, чтобы полакомиться клубникой, покататься верхом и посидеть за рулем трактора. Это был странный мир — мир солнца, холода, ковбоев, пляжей, вулканов и снега. Здесь всегда видна вершина горы Мауна-Кеа, и я часто махал ей рукой и думал, что, наверное, ученые смотрят в телескоп на меня, а не на безмолвные планеты.

Я сворачиваю на грязную проселочную дорогу, проезжаю мимо низкой конюшни, здания школы и останавливаюсь возле спального корпуса.

Я хочу видеть свою дочь. Я немного нервничаю. На прошлой неделе, когда я с ней говорил, она показалась мне немного странной. Когда я спросил ее, в чем дело, она ответила: «В цене на кокаин». Тогда я спросил: «Нет, серьезно, что случилось?» — «А что, разве может что-то случиться?» — ответила она.

Потом она сказала, что это шутка. Шутка вышла мрачноватой.