Потомок Святогора

Скрипнула дверь, и в избу ввалился с самого лета пропадавший её муж, горе-охотник Самсон. Он что-то швырнул в угол и сел на лавку. Милица, давно привыкшая к неожиданным исчезновениям и таким же появлениям супруга, даже не оглянулась, продолжая молиться.

— Мати Божия, заступница наша и покровительница, Гавриил Архангел, благовестите ячменём, пшеницей и всякого жита сторицей...

Самсон крякнул и зашаркал ногами по полу. Милица встала с колен, повернулась к мужу, ожидая увидеть его, как всегда, пьяную рожу — и удивилась: Самсон был совершенно трезв, и во взгляде его была даже какая-то озабоченность. Он повертел головой по сторонам и опустил глаза.

Милица заметила в поведении мужа что-то неладное, но сочувствовать ему не стала. Давно уже пропала у неё к Самсону не только женская страсть, но и простое человеческое милосердие. Все чувства зачерствели и потухли.

— Что надо, ирод? — сурово спросила Милица. — Аль в капкан попал заместо зверя, аль другая напасть? Валяй бреши, да только жалости не дождёшься!

Самсон отвернулся. Конечно, он понимал, что слишком сильно изгадил жизнь этой женщины, чтобы рассчитывать на её сочувствие.

— Да я... я проститься пришёл, навсегда ухожу, — вздохнул он.

— А мы с тобой уже давно простились, и нечего лишний раз глаза мозолить, — отрезала жена. — Дома ты никогда не жил, и мне всё равно, уйдёшь навсегда али объявишься года через три... Ну, всё, некогда мне. Ты сытый, а я голодная и дети тоже, а сытый голодного не разумеет. У тебя всё уже запасено, а нам о будущем позаботиться надо! Слава Богу, Господь и люди добрые не бросают, да и Мишатка с Ванюшкой подросли, хорошие помощники... — Милица посмотрела на мужа таким холодным и презрительным взглядом, что у того но телу будто блохи побежали. Отвернулась и через плечо: — У нас сев начался, нам некогда! Миша, Ваня, берите лукошки, пойдём в поле, рожь сеять будем.

— А где же Максим? — вспомнил вдруг про старшего сына Самсон.

Милица ничего не ответила, повернулась и ушла.

В хату вбежали за лукошками вытянувшиеся, как стебли тростника, бледные худые подростки. Они глянули большими и жалостливыми глазами на гостя.

— Здоров, батя, — буркнул один.

— Здрав будь, — вздохнул другой.

— Мы готовы, матушка! — крикнули братья и пошли к порогу. Перед тем как закрыть за собой дверь, Ванюшка оглянулся:

— А Максим наш юродствует в Поройской пустыни. Дураком из-за тебя стал...

Самсон остался один, и думы накатили — горше горького.

«Ну что? Добился своего? Сына сгубил, и теперь даже в собственном дому приюта нет!.. Допился, в кабалу за долги к Рвачу попал, и тот требует к себе в Донщину. А ведь от него добра не жди. Ахмату головорезы нужны — значит, и из меня головореза хотят сделать... А не пойдёшь в Донщину сам — в цепях приведут. Долг, как говорится, платежом красен, а я задолжал очень много, никакой пушниной не расплатишься. Да они пушнины и не требуют, требуют службы верной. А я што, дружинник какой? Я охотник!..»

Самсон встал во весь рост, чуть ли не подперев потолок.

«И домишко скверный, — подумал. — Мог же и попросторней избу поставить, ведь столько добра пропито, что не сосчитать, а семья голодает...

Эхе-хе — и Максимку погубил! — простонал он нутряным, тяжким стоном. — Только что Рвачов холоп Исай повстречался, сказал, чтоб долги в Донщину нёс, а если нечем расплатиться, сам в холопы к Рвачу, кроту этому поганому, шёл. Но там же татары!..»

— До-иг-рал-си! — как бык промычал Самсон и, саданув дверью, вышел из избы.

Яркое весеннее солнце брызнуло в глаза ослепительным светом. Он зажмурился. Ещё раз посмотрел на своё и теперь вроде уже не своё жилище. Зашёл в сарай, взял вилы, почистил скотинье место. И даже слегка на душе полегчало — давно так не работал. Потом вышел из хлева, последний раз глянул по сторонам, тяжело вздохнул и, решительно кинув на плечо лук и прижав к бедру колчан со стрелами, зашагал на запад. Туда, где он начнёт новую, звериную жизнь.

— Куда идти? — коротко спросил Исая.

— Щас и я соберусь. На, выпей браги, — сунул Самсону Исай большую корчагу.

Охотник сел на лавку возле ворот, отвернулся:

— Да не хочу я!

Потом глянул исподлобья на Исая и наткнулся на встречный взгляд. Лицо Исая, по-мерянски курносое, от довольной улыбки стало ещё курносее, расплывшись вширь, глаза играли в издёвке.

— Пей! — повторил он.

Самсон через край махом осушил корчагу:

— Эх, была не была, всё равно помирать! Неси ещё.

— Хватит, — отрезал Исай. — Путь неближний.

Шли полем. Потом глухим дубовым лесом. Долго шли. Исай озирался, останавливался, бурчал себе под нос, качал головой и что-то говорил, но Самсон не слушал его.

Неожиданно из-за кустов выскочил олень. Исай аж присел от испуга, а Самсон в мгновение ока скинул с плеча лук и выстрелил. Стрела поразила красавца в шею. Олень задрал голову и грузно опустился на бок, под его тяжестью захрустели ветки. Животное пыталось подняться, но сумело только вытянуть вперёд ноги. Голова ещё держалась, но ветвистые рога дрожали.

Из носа оленя хлынула кровь, а глаза словно кричали: «Что ты сделал?..»