Потомство для зверя

Болтовня стихает, и в комнате становится тихо, только в ушах шумит кровь. Глубоко вздохнув, я наконец набираюсь смелости и осматриваю окружающее пространство.

 

Слева от меня - около шести рядов стульев, заполненных самыми разными людьми. Многие из них имеют крупное телосложение боксеров или телохранителей, а меньшая часть одета в дизайнерские костюмы. Полагаю, что это и есть настоящие мафиози, которые будут проводить торги.

 

Мой взгляд останавливается на одиноко сидящем сзади мужчине, который крупнее остальных, но ничто в нем не говорит о том, что он сотрудник.

 

Вся его масса, кажется, занимает два кресла, и он излучает такое властное присутствие, что у меня волосы на руках и шее встают дыбом. Левую сторону его лица закрывает черная повязка, заслоняя густую черную бороду и единственный голубой глаз выглядит жутко зловеще.

 

— Лот номер триста шестьдесят два.

 

Голос аукциониста пронзает меня насквозь, как удар кнута, и я бросаюсь к сцене.

 

— Быстрее! — крупная женщина усаживает меня за стол прямо перед подиумом.

 

— Фигуристая, не спортивная, черноволосая красавица, двадцать один год, примерно пятый размер груди, редкая девственница, — говорит аукционист.

 

Стоп... Что, блять, Сайлас сказал этим ублюдкам? Как он мог соврать о моей девственности? Он даже на три года сократил мой истинный возраст.

 

Я качаю головой из стороны в сторону, но женщина хватает меня за волосы у основания черепа и дергает.

 

— Веди себя хорошо, — шипит она. — Всех девушек, которых мы не продадим, отправим на изъятие органов.

 

У меня сводит живот, и все попытки сопротивляться заканчиваются вздохом.

 

— Давайте начнем торги с десяти тысяч.

 

Сидящий впереди мужчина поднимает пластиковую лопатку. Его заостренный нос и тонкие черты лица слишком напоминают животное ласку, но кольца на пальцах придают ему сходство с сутенером.

 

Черт.

 

— Пятнадцать, есть пятнадцать, — говорит аукционист.

 

На торги выходит еще один мужчина, крепкий, как гигант. Он темноволос, одет в белый костюм, который контрастирует с его острыми глазами и еще более острыми скулами. Я наклоняю голову и изучаю его черты. Не тот ли это Морис Танатос, мафиози, которого судили за убийство любовницы?

 

Он демонстрирует мне оскал золотых зубов. Точно такой же золотой оскал, который украсил заголовки газет о жестоком насилии, фальсификации показаний свидетелей и ошибочном судебном разбирательстве.

 

Мой желудок опускается на каменный пол.

 

Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо.

 

Танатос поднимает лопатку.

 

— Двадцать.

 

Блять.

 

Сердце колотится так сильно, что закладывает уши. Несмотря на то, что я голая в комнате с кондиционером, пот струйками стекает по моей шее, когда ставка поднимается до тридцати.

 

— Тридцать пять.

 

Мои колени подгибаются, и женщина-бульдог крепче сжимает свою хватку. Сейчас она — единственное, что помогает мне стоять на ногах. Предложений поступает все больше и больше, пока мой разум не перестает справляться с ними.

 

Что они сделают, когда узнают, что я не девственница? Я содрогаюсь при мысли о каком-то ужасном наказании.

 

Стиснув зубы, я молюсь о том, чтобы что-нибудь случилось. Чтобы в дверь ворвалась группа быстрого реагирования и спасла меня, чтобы начался пожар - что угодно, лишь бы вытащить меня из этого дерьма.

 

— Триста, — говорит Танатос.

 

У меня перехватывает дыхание. Триста тысяч?

 

Зачем человеку, только что освободившемуся по УДО за жестокое убийство, покупать меня? В голове всплывает воспоминание о женщине, которую он убил. У нее были черные волосы, оливковая кожа, плотное телосложение и зеленые глаза.

 

Прямо как у меня.

 

— Триста раз...

 

Пока аукционист колеблется, мое внимание привлекает движение в левой части зала. Мафиози, убивающий любовниц, снова ухмыляется, похоже, что он вот-вот станет моим хозяином.

 

Пот струится по моему лбу. Я не могу позволить им продать меня Танатосу. Я бросаю взгляд на проныру-сутенера, умоляя его купить меня, но он пожимает плечами.

 

Видимо, я стала слишком дорогой для его борделя.

 

Я знаю о Морисе Танатосе. Он один из самых защищенных людей в греческой мафии. Одни говорят, что он младший брат главаря, другие - что незаконнорожденный сын, но все, включая газеты, сходятся в одном:

 

Он пытает и калечит женщин, которые потом исчезают навсегда.

 

У меня сжалась грудь. Даже сбор органов лучше, чем продаться ему.

 

А вдруг это моя карма за то, что я разрешила мафии пользоваться разделочным цехом?

 

— Триста - два...

 

Паника ударяет в сердце, как молния, вызывая бомбу нового ужаса. Я бросаюсь вперед к выходу, но женщина прижимает меня к своей груди.

 

Я поворачиваюсь к другим мужчинам, сидящим в зале, пытаюсь подобрать слова, но все, что я говорю, выходит не так, как надо, из-за кляпа.

 

Кто-нибудь, кто-нибудь, помогите!

 

Одноглазый гигант, сидящий сзади, сдвигается со своего места. Мое сердце колотится. Я издаю еще один звук, уже настоятельный, умоляющий, просящий его сделать ставку.

 

Его брови нахмуриваются от универсального взгляда, спрашивающего, с ним ли я говорю.

 

Я судорожно киваю, пытаясь передать дюжину просьб, начиная с мольбы купить меня, чтобы я не оказалась с известным убийцей.

 

— Прода...