Потому что я – отец

Стало неуютно. Молодые быстро засобирались, добили жену новостью о поиске съёмного жилья. Когда они ушли, любимую начало трясти. Трудные моменты она предпочитала встречать в одиночку, запершись в комнате. На этот раз бросилась ко мне в объятия и минут двадцать билась в моих руках, как щука в сетке. Я ничего не говорил. Только крепко обнимал. Потом мы сидели молча, пили остывший чай. Лежа в кровати, долго не выключали свет, смотрели в выключенный телевизор.

– Не готов ещё… И я тоже.

– Есть вещи, к которым не подготовиться.

– Ты был готов, когда делал мне предложение.

– У нас необычная ситуация.

– Жалеешь?

– Жалею не о предложении, а о том, как я его сделал. И радуюсь за ребят. У них всё как у людей.

– Почему любимые уходят от меня?

– Люди умирают, молодые женятся. Жизнь.

– Только ты не уходишь.

– Жаль, что нелюбимый.

– Видимо, этим и отличаются любящие от любимых.

Я перестал её слушать внимательно, меня поглощала другая мысль. Что будет дальше? Захочет ли она жить со мной вдвоём?

Наш брак не заключён на небесах, мы расписались на пороховой бочке. Народ придумал нехитрую формулу «стерпится – слюбится», наша семья опиралась на более лаконичный вариант – стерпится.

Глава IV. Настоящие отцы

* * *

Сын осмелился не сразу. Несколько недель прошло после нашего разговора.

Он попросил, неуверенно подбирая слова: «Папа, расскажи про моего… отца».

Папа… Он снова так меня назвал, и я незаметно коснулся указательным и большим пальцами уголков глаз, которые ближе к переносице.

Достал старые альбомы и ткнул пальцем в фотографию на первой же странице – мы стоим втроём на балконе высокого дома: лучший друг, будущая жена и я. Молодые и наивные. Они счастливы, но надменны. Дурачатся, а может быть, смотрят с ощущением полного превосходства на тех, кто потом увидит фото, – их жизнь удалась. А я зол и даже не пытаюсь улыбаться. В тот момент хотелось выть. Никто не догадывался, как клокотало в моём сердце от ревности.

Всем нравится эта фотография. В конце концов даже я согласился, она получилась удачной. Неразлучная троица, лазурное небо. За спиной родной спальный район с крышами беспорядочно натыканных домов. Поджаривающее солнце не попало в кадр, оно висит высоко. Для всех эта фотография – гимн молодости и свободы. По-другому и не может быть после окончания школы в середине жаркого лета.

– Что?

– Это твой отец. Мой лучший друг.

Он долго мялся, не знал, как подступиться.

– Ты хочешь спросить, как это произошло?

– Ну да, и много чего ещё. Где он? Почему бросил нас?

– Автокатастрофа. Твоя мама была на третьем месяце.

– И… Почему ты стал отцом?

– Он хотел, чтобы я позаботился о вас.

– Он попросил жениться на маме?

– Нет, конечно. Так получилось.

– Охренеть. Сериал устроили.

– Это жизнь, а не охренеть.

– Как же я похож на него…

– Да, очень.

Эти фотографии он видел тысячу раз. В детстве любил листать альбомы, но был слишком мал, чтобы заметить столь очевидное сходство с постоянно мелькающим перед глазами отцом. Сын потерял интерес к семейным фотоальбомам раньше, чем мог сделать поразительное открытие. Теперь ему хотелось выяснить, что же это за человек, который смотрел на нас весело, но свысока.

Мой друг вряд ли дотянул бы до пенсии, такие сгорают быстро и ярко, их жизнь – фейерверк. Они остаются мальчиками, даже если доживают до пятидесяти. Легче представить смерть таких от пуль при ограблении банка, чем какую-нибудь сердечную недостаточность. Уход из этого мира во сне ему казался упущенной возможностью: «Смерть – это второе по значению событие нашей жизни. Раз уж рождение нам не дано осознать и запомнить, то посмотреть на смертушку точно стоит. Я хочу, чтобы это было грандиозно». Иногда он говорил лозунгами, как отец. Но отец своими девизами воспевал силу человеческого духа и верховенство долга, а друг любил пафос.

Такие как он всегда в зоне риска, из-за них мужчина живёт в среднем меньше женщины. Если удалось пройти без больших потерь молодость – уже удача. Он чуть не утонул в пятнадцать лет. Катался автостопом и часто попадал в идиотские ситуации из-за своего взрывного характера. Постоянно гонял на поездах без билета, часто даже не проникая в вагон. Его приятелю перерезало ногу, а сам он стал ветераном движения задолго до того, как появилось слово «зацепер». Он и меня пытался приобщить к этому увлечению, не преуспел и резюмировал кратко: «Либо ты скучный, либо ссыкло. Хотя, по ходу, ты – скучное ссыкло». Даже в самые отчаянные годы мне не казалось, что у меня семь жизней, заигрывать со смертью не хотелось, а единственную жизнь я планировал прожить долго, познав её всю от детства до глубокой старости. Это мне не мешало лезть в драку без оглядки. Я всегда придавал большой смысл боям, воспринимая их как испытание, а то, что творил мой друг, – неоправданный риск зелёного подростка.