Потому что люблю

На них неотвратимо грозно двинулась зеленая стена, откинулась, как откидывается за перевалом обратный скат, рванулась вправо, вверх, завертелась вокруг, замкнувшись подобно туннельной трубе с отдаленно светлеющим выходом, снова распрямилась пятнистым ковром и стала быстро удаляться, теряя цвет и четкость очертаний. Но вот она отдаленно встала за спиной, наклонилась, двинулась вверх, сползла перед самолетом и, приближаясь, скользнула под крыло.

Женька поднял руку, покачал кистью. Это означало, что он после двойной полупетли выполнит «бочку» на нисходящей и серию «бочек» в горизонтальном полете. Муравьев должен приотстать и посмотреть, как эти фигуры получатся.

…Женька явно затянул с переворотом на нисходящей, и выход из пикирования получился запоздало рискованным. Муравьев отчетливо видел, что Женька поставил рули на критические углы атаки, он «переламывал» машину, но сила инерции тянула ее к земле, невзирая на поднятый кверху нос. В горизонтальный полет он перешел в опасной близости от земли, едва-едва не зацепив за деревья на опушке у тригонометрической вышки.

Набрав высоту, Женька вновь качнул крыльями и доложил:

— Режим закончен. Разрешите выход на точку?

— Разрешаю! — ответил руководитель полетов.

Набрав необходимую высоту, они легли курсом на аэродром. График режима был выполнен полностью. Последнюю фигуру Женька не стал делать по причине вполне понятной — ему не хватило высоты. Да она и не входила в их задачу, просто Женька хотел проверить одну из своих задумок, но, опоздав на секунду с выходам из первой фигуры, потерял высоту и возможность для продолжения эксперимента. Делать новый заход не позволяло время. Да и психологически Женька не был готов к случившемуся. Уж если сделана ошибка, ее необходимо скрупулезно проанализировать на земле, исключить вторичное появление. Еще хорошо, что все закончилось благополучно. Результат такой ошибки мог быть более драматичным.

Женьке не следовало полагаться на интуицию и свой летный опыт. Точный расчет на земле исключил бы эту недоработку. Муравьев говорил ему, но Женька небрежно махнул рукой: мол, такой пустяк даже внимания не заслуживает.

Муравьев вдруг вспомнил Верино выражение: «На всяк пустяк нужен глаз и время». Вспомнил ее выразительные коричневые глаза, обрамленные густыми щетками ресниц, теплые искорки в глубине… Сколько же времени прошло с той ночи? Воскресенье, понедельник, вторник… Сегодня четверг, уже пятый день… Надо позвонить и напроситься на субботу в гости. Предлог у него есть всамделишный — статья в немецком журнале.

В наушниках прозвучал взволнованный голос Шелеста. Он просил руководителя полетов посмотреть, выпущены ли у него шасси. Сигнальная лампочка показывала, что шасси не выпускаются. Когда Шелест сделал проход над аэродромом, с земли подтвердили: самолет сесть не может.

— Тридцать пятый, ваше решение? — Это уже говорил Белый.

— Пробую аварийный вариант, — ответил Женька.

— Действуйте.

— Сигнала нет, — сообщил через несколько секунд Шелест. И снова прошелся над аэродромом. Шасси не выпускалось.

— Уходите в зону и катапультируйтесь, — сказал Белый.

В его голосе было столько досады, что Муравьеву стало не по себе. Видимо, и Шелест чувствовал то же, потому что твердо спросил:

— Разрешите посадку без шасси на запасную грунтовую полосу?

Эфир молчал. Видимо, Белый с кем-то советовался на СКП. То, что предлагал Шелест, было под силу только очень мужественному и опытному пилоту, обладающему точным глазомером и сильной волей. Шелесту этих качеств не занимать. Риск, безусловно, великий, но это единственный способ спасти машину.

— Посадку без шасси разрешаю, — сказал наконец Белый. И сразу же приказал: — Горючее вырабатывайте в районе аэродрома… Тридцать шестой, — это уже к Муравьеву, — выполняйте посадку.

— Вас понял, — ответил Муравьев и довернул машину курсом на «дальний привод».

Вдали показалась узкая пластинка взлетно-посадочной полосы, слева от нее — зеленый островок и разноцветные кубики домов. Почти перед самым «ближним приводом» Муравьев довернул чуть-чуть машину и, резко опустив нос, повел ее к земле. И когда под плоскостями мелькнула белая поперечная линия, обозначающая линию старта, он взял ручку на себя. Самолет послушно выровнялся, опустил хвост, погасил скорость и, подобно огромной птице, осторожно коснулся колесами бетонки.

…Передав машину технику, Муравьев заспешил на командный пункт. И только теперь, когда под ногами твердо гудел бетон, пахло ацетоновой краской и керосином и над землей поднималось дрожащее марево лета, именно теперь Муравьев почувствовал, в каком опасном положении Женька Шелест, почувствовал, что волнуется, что внутри у него поселилась мелкая дрожь нетерпения.

Шелест закладывал над аэродромом очередной круг. Неожиданно он круто полез на высоту, круто развернулся и, падая так же круто вниз, проделал серию «бочек», четко выдержав глиссаду снижения. Это было то, что не совсем получилось в зоне, где он чуть не зацепил за деревья.

А вдруг он все-таки зацепил? Иначе что могло случиться с шасси?