Потому что (не) люблю

Я могла рассказывать долгую увлекательную историю о себе, но не быть уверенной, что это было со мной на самом деле. Могла вспоминать мельчайшие детали прошлого, но не суметь ответить на элементарный уточняющий вопрос по существу. Боялась того, чего не могла даже вспомнить и наоборот — безэмоционально «наблюдала» за тем, что должно бы было повергать меня в шок. Это было похоже на банальную шизофрению, но мой добрый доктор Айболит — да, да, я вспомнила как звали того мультяшного добряка в белом колпаке с красным крестом — успокаивал меня, говоря, что самый верный признак того, что это не шизофрения, как раз то, что я подозреваю, что это она.

«Настоящий больной всегда уверен в том, что он здоров, потому что не воспринимает своё состояние критически. У вас другое — вы сейчас словно коробочка с пазлами из разных наборов, и, прежде чем приступать к сборке именно вашей картинки, — говорил он, — нужно выявить и отсеять случайные элементы. На это понадобится время. Но уже сейчас я могу гарантировать, что ваше состояние полностью обратимо, просто наберитесь терпения»

— …Хорошо, тогда начнём, — ещё раз окинув взглядом усеянный датчиками шлем на моей голове, кивнул доктор. — Начинать будем с минимального воздействия, важно чтобы вы привыкли к ощущениям…

Воспоминания чаще всего приходили ко мне во сне. Я словно смотрела фильмы о самой себе, наблюдала за событиями со стороны. Утром я должна была подробно записать свои сны в специальный дневник и отдать его на проверку Айболиту. На основании этих данных строилась дальнейшая стратегия терапии.

Первый раз в шлеме прошёл очень гладко: я не почувствовала ни обещанного покалывания губ, ни головокружения. Просто вздремнула немного в кресле тихого, затемнённого кабинета и поспешила к своим малышкам.

Они родились семимесячными путём экстренного кесарева и первые пять недель жизни провели в специальном кувезе для недоношенных. Мне их даже не сразу показали, а когда я их всё-таки увидела, ужаснулась — они были такими крохотными и беспомощными!

Это был тяжелейший период моей новой жизни, когда я готова была сутками ошиваться под дверью отделения экстренной терапии, в надежде, что меня впустят именно сегодня. Но именно этот невыносимый страх потери и стал главным толчком к первым уверенным воспоминаниям… Маленький закрытый гробик, щемящее чувство потери, от которой невозможно сделать вдох. И пустота в груди…

А потом воспоминания понеслись словно лавина: адская смесь реальности и вымысла, от которой хотелось лезть на стену.

Это было очень трудное время, несмотря даже на сеансы психотерапии и курс антидепрессантов. Но на помощь мне снова пришли мои крошечки-девочки, два ангелочка, мамины солнышки…

Когда вошла в палату, доченьки уже кряхтели и куксились в ожидании близкого кормления.

— А кто тут такой сладенький? Кто тут заждался мамочку? — Укладывая их на специальную подушку, ворковала я. — Котятки заждались мамочку, лапушки мои ненаглядные…

Грудью мне кормить, увы, так и не пришлось — сначала из-за своего лечения, а потом и молока уже не стало. Но несмотря на искусственное вскармливание сейчас, когда Сонечке и Дашеньке исполнилось уже три месяца, они набрали положенный вес и аппетитом обладали отменным. А ещё — настолько одинаковыми личиками, что мне пришлось надеть на ножку каждой по цветному больничному браслетику — голубой и розовый.

Я думала, что уже после первого сеанса стимуляции мозга микротоками меня прорвёт на новые воспоминания, но ночь прошла вообще без снов. И только почти через неделю я проснулась в поту от чёткого понимания, что то, что мне сейчас приснилось — это не игра воображения, а действительно было, и я это вспомнила: как металась в тот раз по комнате не зная, куда деваться от удушающей обиды на Данилу — он не выдержал испытания! Он мне изменил!!! Это было подобно обрушению неба и концу света…

Как абсолютно ясно поняла в тот момент, что просто обязана отомстить. Меня разрывало от ярости, я такой, пожалуй, никогда раньше не испытывала. Обещанный Густавом откат? Да плевать! Но изменщик должен страдать так сильно, как только возможно!

Идея с инсценировкой самоубийства родилась спонтанно и показалась гениальной. Правда, пока я гнала к Волге, пару раз ловила себя на том, что не помню куда еду и зачем. Тогда я в растерянности останавливалась у обочины и, сжимая виски кулаками, заставляла себя вспоминать…

Потом помню то самое место на берегу — наше с Данилой… А дальше — как сижу босиком и в домашнем халатике на какой-то остановке, и пытаюсь собрать в кучу ворох расползающихся мыслей. Что было в промежутке — я не помню, только спутанное сознание здесь и сейчас, вялость и дезориентация. Наверное, это было заметно со стороны, потому что какой-то парень спросил, всё ли у меня хорошо. Я соврала, что да и попросила у него телефон.

Дальше снова провал, а потом я уже еду куда-то с Густавом. Мимолётное удивление, почему позвонила именно ему, но меня тянет в сон, и я вырубаюсь…