Потоп

— Я просто в ужасе, почему князь Богуслав сидит до сих пор на Полесье. Господи, он может этим погубить и себя, и меня! Запомни хорошенько, что я тебе говорю. Ты передашь ему мои письма, но кроме того, ты должен будешь ему лично объяснить все, чего нельзя написать. Знай, что вчерашние известия были вовсе не так хороши, как я сказал шляхте и как думал сам в первую минуту. Правда, что шведы берут верх, что они взяли Великопольшу, Мазовию и Варшаву, что они гонят Яна Казимира к Кракову, и осадят Краков — вот помяни мое слово, — Чарнецкий будет его защищать. Он новоиспеченный сенатор, но, должен признаться, прекрасный воин. Кто может предвидеть, что случится. Шведы, правда, умеют брать крепости, а Краков даже не успели еще укрепить. Во всяком случае, этот каштелян Чарнецкий может продержаться два-три месяца, ведь бывают же чудеса, сами мы помним, что было под Збаражем! Если он продержится, все может пойти к черту. Знай это! В Вене не очень дружелюбно смотрят на возрастающее могущество шведов и могут прислать подкрепление… Татары тоже, я знаю, готовы помочь Яну Казимиру и пойдут на казаков и на Москву, а тогда из Украины к нему подоспеет на помощь Потоцкий. Сегодня Яну Казимиру не везет, но завтра счастье может оказаться на его стороне.

Тут князь опять должен был сделать передышку, а пан Андрей испытывал странное чувство, в котором сам не мог дать себе отчета. Он, сторонник Радзивилла и шведов, испытывал радость при мысли, что счастье может изменить шведам.

— Мне говорил Суханец, — продолжал князь, — что было под Видавой и Жарновом; наши передовые отряды… я хотел сказать польские, стерли шведов в порошок. Это не ополченцы!.. И шведы, говорят, чувствовали себя не очень весело.

— Но ведь победа была на их стороне и тут, и там?

— Да, потому что полки Яна Казимира взбунтовались, а шляхта объявила, что будет стоять в рядах, но драться не станет. Но во всяком случае оказалось, что в поле шведы ничуть не лучше наших регулярных войск. Одна, другая победа, и все может измениться. Пусть к Яну Казимиру придут денежные подкрепления, чтобы он мог заплатить солдатам жалованье, и они не будут бунтовать. У Потоцкого немного войск, но все это ученые и храбрые полки. Татары присоединятся к нему, а в довершение всего, на нашего курфюрста надежда плоха.

— Почему же?

— Мы рассчитывали с Богуславом, что он сейчас же присоединится к нам и к шведам, ибо мы знаем, что думать о его любви к Речи Посполитой. Но он слишком осторожен и думает только о себе. А пока он выжидает и заключает союз… но с прусскими городами, которые тоже на стороне Яна Казимира. Я думаю, что здесь кроется какая-нибудь измена, или он положительно перестал быть собой и не верит в силу шведов. Но пока это выяснится, союз против шведов останется союзом, и если только они в Малопольше поскользнутся, то сейчас же поднимется Великопольша, а за нею мазуры и пруссаки, и тогда может случиться такое…

Тут князь вздрогнул, как бы ужаснувшись собственному предположению.

— Что же может случиться? — спросил Кмициц.

— Что ни одному шведу не удастся уйти живым из Речи Посполитой! — ответил угрюмо князь.

Кмициц хмурил брови и молчал.

— Тогда, — продолжал князь, понизив голос, — и мы упадем настолько низко, насколько до сих пор стояли высоко…

Пан Андрей вскочил с места и с пылающими глазами, с краской на щеках крикнул:

— Что это значит, ваше сиятельство? Почему же вы мне говорили недавно, что Речь Посполитая гибнет и только вы в союзе со шведами можете ее спасти? Чему мне верить? Тому ли, что вы мне говорили раньше, или тому, что я слышу сейчас? Если правда то, что вы сейчас говорите, то почему же мы держим сторону шведов, а не бьем их? Ведь душа к этому так и рвется!

Радзивилл взглянул сурово на молодого человека и сказал:

— Ты слишком смел.

Но Кмицица трудно было сдержать в его горячности.

— О том, каков я, — после. А теперь дайте мне ответ на мой вопрос!

— Вот тебе ответ, — сказал князь, отчеканивая каждое слово, — если дела примут такой оборот, как я говорю, то мы шведов будем бить.

Кмициц вдруг замолчал и, ударив себя рукой по лбу, воскликнул:

— Дурак я, дурак!

— Этого я не отрицаю, — ответил князь, — и скажу, что твоя дерзость переходит границы. Пойми, что я тебя затем и посылаю, чтобы ты узнал о положении вещей. Я хочу только блага отчизне, и больше ничего. Все, что я говорил, — это только предположения, и они могут не оправдаться, и вернее всего не оправдаются. Но нужно быть осторожным! Кто не хочет утонуть, должен уметь плавать, а кто идет через лес, где нет дороги, тот должен время от времени останавливаться и соображать, куда идти… Понимаешь?

— Все, как на ладони!

— Отказаться от договора нам можно, если это будет нужно для блага отчизны, но нам нельзя будет этого сделать, если князь Богуслав будет сидеть на Полесье. Он с ума сошел, что ли? Сидя там, он должен присоединиться или к шведам, или к Яну Казимиру, а это было бы хуже всего.

— Глуп я, ваше сиятельство, потому что опять не понимаю.