Потоп

— И какой учтивый пан этот князь, — заметил Заглоба. — Сам не признает духовной власти, а между тем принимает епископа с таким почетом… Но почему это шотландцы еще стоят? Вероятно, приедет еще какая-нибудь особа.

Вдали показался отряд вооруженных людей.

— Это драгуны Гангофа, — сказал Володыевский, — но какие это кареты едут посредине?

Вдруг забили барабаны.

— Ого, видно, это кто-нибудь поважнее епископа жмудского, — воскликнул Заглоба.

— Подождите, сейчас увидим.

— Посредине две кареты.

— Верно. В первой Корф, воевода венденский.

— Неужели? — воскликнул Ян. — Мы с ним знакомы со Збаража. Воевода тоже узнал их, и прежде всего Володыевского, которого видел чаще; высунувшись из экипажа, он крикнул:

— Привет вам, старые товарищи! Вот гостей везем.

В другой карете, с гербами князя Януша, запряженной четверкой белых лошадей, сидело двое вельмож, одетых по-иностранному, в шляпах с широкими полями, из-под которых на плечи спускались светлые локоны париков, падавшие на большие кружевные воротники.

У одного из них, очень полного, была остроконечная бородка, усы, распушенные на концах и поднятые вверх; другой, молодой, одетый во все черное, был не столь представителен, но, по-видимому, еще знатнее, так как на шее у него висела золотая цепь с каким-то орденом. Оба, по-видимому, были иностранцы, так как с любопытством смотрели на замок, людей и их костюмы.

— Это что за черти? — спрашивал Заглоба.

— Не знаю; никогда не видел, — ответил Володыевский.

В это время карета проехала мимо них и, сделав полукруг по двору, подъехала к подъезду, а драгуны остались у ворот.

Володыевский узнал командовавшего ими офицера.

— Токаревич! — воскликнул он. — Здравствуйте.

— Челом вам, мосци-полковник.

— Каких это вы чучел привезли сюда?

— Это шведы.

— Шведы?

— Да, и очень высокопоставленные… Этот толстяк — граф Левенгаупт, а потоньше — Бенедикт Шитте, барон фон Дудергоф.

— Дудергоф? — переспросил Заглоба.

— А чего им здесь надо? — спросил пан Володыевский.

— Бог их знает, — ответил офицер. — Мы их эскортируем от Бирж. Верно, приехали для переговоров с нашим князем, так как в Биржах разнесся слух, что Радзивилл собирает войска и хочет выступить в Инфляндию.

— А, шельмы, струсили! — воскликнул Заглоба. — Наводнили Великопольшу, выжили короля, а теперь приходите кланяться Радзивиллу, чтобы он вас не погнал в Инфляндию. Погодите, так удирать будете в свои Дудергофы, что и чулки растеряете. Да здравствует Радзивилл!

— Да здравствует! — повторила стоявшая у ворот шляхта.

— Defensor patriae![16] Наш защитник! На шведа, мосци-панове! На шведа!

На дворе собиралось все больше шляхты; видя это, Заглоба вскочил на выдавшийся цоколь ворот и крикнул:

— Мосци-панове, слушайте. Кто меня не знает, тому я скажу, что я старый збаражец, который вот этой старческой рукой зарубил Бурлая, величайшего гетмана после Хмельницкого; кто не слышал о Заглобе, тот, верно, во время первой войны с казаками горох лущил, кур щупал или телят пас, что, впрочем, трудно предположить насчет столь блестящих кавалеров.

— О, это великий рыцарь! — отозвались многочисленные голоса. — Нет в Речи Посполитой ему равного! Слушайте.

— Слушайте, мосци-панове. Старым костям пора бы на покой; лучше было бы на печи валяться, творог со сметаной есть, по садам гулять, яблоки собирать, засунув руки в карманы, следить за косарями или девок по спине хлопать. Неприятель, конечно, был бы этому очень рад, ибо и шведы, и казаки прекрасно знают, какова у меня рука.

— А что это за петух там поет? — спросил кто-то из толпы.

— Не прерывай! Молчать! — закричали остальные.

Но Заглоба услышал:

— Простите, панове, этого петушка: он еще не знает, с которой стороны хвост, а с которой голова.

Шляхта разразилась громким смехом, а смущенный шляхтич старался поскорее скрыться, чтобы избавиться от насмешек, сыпавшихся со всех сторон на его голову.

— Возвращаюсь к делу, — продолжал Заглоба. — Повторяю, что мне пора бы отдохнуть; но, видя, что отечество в опасности, что неприятель вторгся в него, я, мосци-панове, здесь, чтобы вместе с вами биться во имя той матери, что нас всех вспоила и вскормила. Кто не пойдет ей на помощь, тот не сын, а пасынок, тот недостоин ее любви. Я, старик, иду, да будет воля Божья! А если придется погибнуть, то и умирая я не перестану взывать: на шведа, Панове братья, на шведа! Поклянемся, что не выпустим сабли из рук, пока не прогоним неприятеля из отчизны.

— Мы и без клятв готовы! — кричала шляхта. — Пойдем всюду, куда нас гетман поведет!

— Мосци-панове, вы видели этих двух нехристей, что приехали сюда в золоченой карете? Они знают, что с Радзивиллом шутки плохи; вот и будут за ним по комнатам бегать да руки целовать, чтобы он оставил их в покое. Но князь, мосци-панове, от которого я возвращаюсь с совещания, уверил меня от имени всей Литвы, что не пойдет ни на какие уступки, а что будет война и война.

— Война, война! — как эхо, повторили слушатели.