Потоп

— Что теперь будет? — спрашивал он, посматривая осовевшими глазами на маленького рыцаря, на которого в тяжелые минуты возлагал все надежды.

— Черт возьми жизнь! Мне все равно! — ответил Володыевский.

— Мы доживем до таких времен и до такого позора, каких свет не видывал! — сказал пан Скшетуский.

— Хорошо, если доживем, — ответил Заглоба, — по крайней мере, мы могли бы хорошим примером направлять других на путь истины. Но доживем ли? Вот в чем дело!

— Это странная, неслыханная вещь! — сказал Станислав Скшетуский. — Ну где было что-нибудь подобное? Спасите меня, мосци-панове, — я чувствую, что у меня в голове мутится… Две войны… третья казацкая… А в довершение всего измена, словно зараза какая: Радзейовский, Опалинский, Грудзинский, Радзивилл!.. Видно, настает конец света и день Страшного суда. Пусть уж земля расступится под нашими ногами! Клянусь Богом, я с ума схожу!

И, заложив руки за голову, он стал ходить по подземелью, точно дикий зверь в клетке.

— Помолиться, что ли? — сказал он наконец. — Господи милосердный, спаси!

— Успокойтесь, — сказал Заглоба, — не время теперь приходить в отчаяние. Станислав вдруг стиснул зубы, им овладело бешенство.

— Чтоб вас разорвало! — крикнул он Заглобе. — Это ваша выдумка: ехать к этому изменнику. Чтоб вас обоих разорвало!

— Опомнись, Станислав! — сурово сказал Ян. — Того, что случилось, никто не мог предвидеть… Терпи — ведь ты не один терпишь — и знай, что наше место здесь и нигде больше!.. Боже милосердный, смилуйся не над нами, но над нашей несчастной отчизной!

Станислав ничего не ответил и лишь заламывал руки так, что в суставах трещало.

Все молчали. Только пан Михал свистел, не переставая, и казался равнодушным ко всему, что делалось вокруг, хотя в действительности страдал вдвойне: во-первых, за свою несчастную отчизну, во-вторых, из-за того, что отказал в повиновении своему гетману. Для этого солдата, с ног до головы, это была ужасная вещь. Он предпочел бы тысячу раз погибнуть.

— Не свисти, пан Михал! — сказал ему Заглоба.

— Мне все равно!

— Как же так? Никто из вас не подумает о каком-нибудь средстве к спасению? А ведь стоит из-за этого пошевелить мозгами! Неужели мы будем гнить в этом погребе, когда отчизне нужна каждая лишняя рука, когда один честный человек приходится на десять изменников?

— Отец прав! — сказал Ян Скшетуский.

— Ты один не одурел от горя… Как полагаешь, что с нами хочет сделать этот изменник? Ведь не казнит же он нас?

Володыевский вдруг разразился каким-то нервным смехом:

— А почему, интересно знать? Разве не при нем инквизиция? Разве не при нем меч? Вы, верно, не знаете Радзивилла!

— Что ты говоришь! Какое он имеет право?

— Надо мной — право гетмана, а над вами — право сильного.

— За которое ему придется отвечать!

— Перед кем? Перед шведским королем?

— Ну и утешил, нечего сказать!

— Я и не думаю вас утешать.

Они замолчали, и слышны были только шаги солдат за дверью подземелья.

— Нечего делать, — сказал Заглоба, — тут надо прибегнуть к фортелю.

Никто ему не ответил, а он спустя немного начал опять:

— Мне не верится, чтобы вас казнили. Если бы за каждое слово, сказанное сгоряча и по пьяному делу, рубили головы, то во всей Речи Посполитой не было бы ни одного шляхтича с головой. Это вздор!

— Лучший пример — вы и мы! — сказал Станислав Скшетуский.

— Все это произошло сгоряча, но я уверен, что князь одумается. Мы люди посторонние и ни в коем случае не подлежим его юрисдикции. Он должен считаться с общественным мнением и не может начинать с насилия, чтобы не возбудить против себя шляхты. Нас слишком много, чтобы можно было всем рубить головы. Над офицерами он имеет право, этого я отрицать не могу, но и то думаю, что ему придется иметь в виду и войско, ибо оно будет отстаивать своих… А где твой полк, пан Михал?

— В Упите.

— Скажи мне только, ты уверен в своих людях?

— Почем я знаю? Они меня любят, но знаю также, что надо мной гетман. Заглоба на минуту задумался.

— Напиши им приказ, чтобы они во всем слушались меня, если я появлюсь между ними.

— Да вы, ваць-пане, воображаете, что вы уже свободны.

— Это не помешает! Бывали мы и не в таких переделках, и то Бог спасал. Дайте приказ мне и обоим панам Скшетуским. Кому первому удастся удрать, тот сейчас же отправится за полком и придет на помощь остальным.

— Что вы за глупости говорите! Стоит ли попусту терять слова? Как же отсюда удрать? Да и на чем приказ писать? Есть у вас чернила и бумага? Вы голову потеряли.

— Несчастье прямо! — ответил Заглоба. — Дайте хоть свой перстень.

— Берите и оставьте меня в покое! — сказал пан Михал.

Заглоба взял перстень, надел его на мизинец и стал ходить по подземелью.

Тем временем огонь погас, и они очутились в совершенной темноте; лишь через решетку окна проглядывало звездное небо. Заглоба не отрывал глаз от этой решетки.

— Будь жив покойный Подбипента, — пробормотал он, — живо он выломал бы решетку, и через час мы были бы уже за Кейданами.

— А вы подсадите меня к окну? — спросил вдруг Ян Скшетуский.

Заглоба со Станиславом стали у стены, Ян взобрался к ним на плечи.

— Трещит! Ей-богу, трещит! — крикнул Заглоба.