Потопить «Ледокол»!

Во-вторых, резко упала урожайность: по пшенице с 11,7 центнеров с гектара до 7,8 в 1932 году, по ржи с 11,4 до 9,9 центнеров с гектара. Валовый сбор четырех основных хлебов сократился на 21,2 млн. центнеров или на 2,1 млн. тонн к 1932/33 году128. Уже в это время в Польше начался голод, который отмечался в 1932 и 1933 годах. Но это, в отличие от СССР, стало лишь прелюдией к по-настоящему крупному бедствию.

В-третьих, на польскую деревню обрушился сильный многолетний голод. Уже в 1933 году он был сильным, в особенности на востоке Польши. Тогда в Виленском и Новогрудском воеводствах (Литва и Белоруссия) на человека в день приходилось 250 граммов хлеба – как в блокадном Ленинграде129. Потребление всех продуктов упало втрое по сравнению с докризисными временами. Но уже в следующем, 1934 году был большой неурожай, меньше на 25-30% предыдущего года по всем основным культурам.

Вот тут по всей Польше начался по-настоящему смертный голод со всеми его атрибутами: поеданием суррогатов, порченных продуктов, травы и коры: «Минувшей весной, когда уже солнце стало пригревать, на помещичьих картофельных полях появились люди и стали собирать замерзшие и прогнившие картофелины; промокшие под снегом и дождем, они уносили их домой и, очистив, пекли лепешки, чтобы накормить умирающих с голоду детей» – это описывается Радомщанский уезд Лодзинского воеводства весной 1935 года130.

Голод буквально схватил людей за горло. В деревнях практически прекратилась продажа товаров. Такие элементарные товары, как спички, керосин, табак стали редкостью Крестьянин Бучацкого уезда Тарнопольского воеводства в 1933 году написал письмо в газету на клочке бумаги, в котором делился опытом: «Знают ли в Варшаве, что пачка табака разделяется ножом на 4 части, чтобы можно было легче купить и продать по одной четвертушке, что спички покупаются на штуки, по четыре на грош, что соль покупается на граммы, а керосин покупается по 1/4 – 1/8 литра, и что несколько изб пользуются одной зажигалкой?»131. Крестьянин приписал в конце, что мог бы рассказать еще, да кончается бумага, а достать ее негде.

Крестьянин Львовского воеводства писал: ««Женщины переносят огонь из дома в дом в железных горшках, а каждую спичку я разделяю на две, а иногда и на четыре части. Керосин и лампы у нас в деревне – это роскошь. Избы освещаются просто лучинами, а я еще мечтал, что доживу до того момента, когда избе загорится электричество»132. Прямо как в XVIII веке – лучина, кремень, перенос огня, разделение на части купленных поштучно спичек. Картины самой крайней, безысходной нищеты. В блокадном Ленинграде и то жилось богаче и сытнее.

Польские спички – это выражение польского довоенного экономического краха. Самый простой товар, самый необходимый, доступный даже для небогатых стран, в Польше производился в крайне недостаточном количестве. До начала войны проблема со спичками в Польше так решена и не была. В 1938 году польская спичечная промышленность выпускала по 11,2 коробки на душу населения. Поскольку в коробке по 75 спичек, на польскую душу в год приходилось всего 840 спичек. В день 2,3 спички. Черканул утром, черканул вечером, а третью оставь на выходной. По 0,9 коробка в месяц. Даже в блокадном Ленинграде в месяц на рабочую карточку в 1941 году давали по 4 коробка в месяц, а в 1942 году по два. Спичечную промышленность в довоенной Польше отдали в руки шведам, которые вовсе не желали развивать своего конкурента на мировом спичечном рынке.

Ежи Михайловский в 1935 году опубликовал книгу «Деревня без работы», в которой на примере все той же Галиции (Жешувский уезд Тарнопольского воеводства) описывал те же самые картины: резкое падение сбыта товаров, отсутствие спичек и керосина, использование лучин и кремня. Детей зимой завязывали по шею в мешки, набитые резаной соломой, чтобы не замерзли – дров было мало, а одежды не хватало и на взрослых. Люди, жившие без еды, без света, в грязи, стали забывать грамоту, в особенности в отдаленных деревнях.

Уже в 1933 году в Галиции были голодные бунты, в которых участвовали крестьяне и горожане, а потом началось настоящее восстание, с трудом подавленное польскими властями.

По Западной Белоруссии – самой отсталой и забитой польской окраины, сведений почти нет. Однако, там положение было еще хуже, чем в относительно лучше развитой Западной Украине, не говоря уже о Польше. В 1936 году положение польского крестьянства было безнадежным, и крестьяне стали ждать войны или революции как единственного способа прекращения своих бед. Лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас – в буквальном смысле слова. В этом и заключается причина роспуска Польской компартии. Имея практически готовую революционную ситуацию в стране, польские коммунисты ничего не смогли организовать, и такая партия Коминтерну была не нужна.