Скоро зрители лоснились тонким слоем пота и масла, как чистым виниловым покрытием. Их загорелая кожа сверкала, словно лакированные корпуса дорогих автомобилей. Брюшные стенки у мужчин отвердели, как костяшки пальцев. Бедра женщин разглаживались, наливались силой и блестели, будто бока сдерживаемых лошадей. Удобно расположив тела на роскошной замшевой мебели, они разбросали свои точеные члены в томных позах, осознанно имитируя идеальные модели, выставленные, как греческие атлеты, на разворотах шикарных потребительских журналов, которые они теперь листали. Они сидели, лениво мастурбируя, переводя глаза с журналов на мальчика и девочку, дающих представление на ковре перед ними.
Девочка распростерлась на животе, а мальчик глубоко всаживал ей сзади, целуя и кусая ее загривок, изображая чистейшую страсть. С каждым толчком девочка вжималась задом в мальчика, словно пытаясь открыть себя его ударам еще больше, вобрать в себя его тело целиком. Она подняла лицо вверх, повернулась к нему, и они сомкнули распахнутые рты. Целуясь, они, казалось, вдыхали друг в друга жизнь, а их соединенные тела свивались в круговороте жара и крови, что свободно тек между ними. Они были единым созданием, порабощенным своими метаморфозами, захлебывающимся собственной питательной плазмой.
Возбуждение зрителей распространялось по их телам, как алкоголь, сжигающий стенки пустого желудка. Зрители поджимали пальцы ног, запуская их в буйную роскошь белого мохерового ковра, гладя и щупая у себя между ног. Поджимали губы, шепча беззвучные слова, открывая за красными бархатными шторами арсеналы гладких белых зубов, стоящих ровными рядами, как белые кредитные карточки, сверкающие густой слюной. Они сосали слюну в своих ртах, накапливая побольше; она пригодится им потом, чтобы смазывать чувствительные края порванных и поруганных телесных отверстий, или временно облегчать боль только что нанесенной раны.
Позднее участники оргии будут наслаждаться, воображая, что детям нравилась строгость такого испытания, которое той же ночью, в конце концов, перейдет границу сексуальных утех к убийству и крови. Но пока, сами не подозревая, чем кончится вечер, они давали мгновенью развернуться полностью, наблюдая, как мальчик и девочка обнимаются на полу, точно и впрямь любят друг друга, трагически осознавая, что держат друг друга в объятиях в последний раз.
Потребитель, гниющая свинья
В моей комнате сто градусов тепла[1]
. Здесь нет окон. Кондиционер всегда включен и дует в комнату горячим затхлым воздухом. Я не выключаю его, потому что мне нравится гнилостное качество густого воздуха: оно живое, в нем зарождаются существа. Механическое гудение и лязг машины глушат Любые звуки, которые иначе могли бы просочиться с улицы — оттуда, из убийственно желтого солнечного света.Я лежу в кровати укрытый: выглаженное влажное стеганое покрывало, коричневое шерстяное одеяло, смятые тряпки, пересыпанные крошками и огрызками конфет. Запах тлена окутывает мое тело, изолируя меня от окружающего. Моя голова торчит из-под покровов, похожая на отрезанную свиную голову на подушке. Свет выключен, темнота черна и непроницаема, плотность жары и вони сгущают ее еще сильнее. Но телевизор включен всегда — он посылает световой тоннель, высверливающий путь сквозь тьму ко мне, вспыхивая призрачными тенями, показывая мне бесконечные чудеса вселенной. Я чувствую, как сообщаюсь отсюда, из своей норы, с каждым. Я — частица безграничного сознания. Мои огромные глаза, будто отшлифованные камни, вправленные в упругую плоть свиньи, алчно фиксируют взгляд на фанфаронских картинках экрана. По-моему, ни одна не относится к чему-либо за пределами ее самой: она существует, созданная светом. «Лицо человека», к примеру, не является лицом человека, — это дискретная форма со своей жизнью, эманируемая и непрерывно преобразуемая светом. Я не осознаю себя, когда смотрю на это. Я боюсь шевельнуться, потому что не хочу нарушать равновесия. Я довел себя до потери контроля над собой, но все же сохраняю способность осознавать потерю контроля и извлекать из нее удовольствие, похожее на тянущуюся перед оргазмом секунду. Я вижу свою душу, зависшую передо мной в потоке света и цвета над косной материей моего тела. Это ожившее облако, туча демонических насекомых, дурной запах изо рта, ставший видимым. Оно всасывается само в себя, как вещество из света, исчезающее в водовороте черной дыры. Оно соскальзывает в сток где-то за эфиром — отвратительный обрюзгший белый зародыш с ненасытными потребностями.