Потревоженные тени

Тетенька при покупке людей придерживалась всегда такого правила. Мутовкина, Илья Игнатьевич или другой кто доносил ей, что у такого-то помещика или такой-то помещицы имеется столько-то людей для продажи; тетенька выслушивала, подробно расспрашивала, за что, по какому поводу их продают, каких они лет, знают ли какие мастерства, и проч., и проч., и давала от себя письмо к тому помещику или к той помещице, которая продавала людей. В этом письме, с которым ехал сводчик, тетенька просила прислать ей выписку из ревизской сказки об этих людях и объявить ей решительную за них цену. Вместе с тем тетенька просила до поры до времени хранить от этих продаваемых людей готовящуюся им судьбу в тайне. Она иногда требовала этой тайны на некоторое время и после того даже, как они были проданы, то есть купчая на них была уже совершена и они принадлежали уже ей, и только всё еще жили, ничего не подозревая, у своего бывшего господина.

Тетенька имела на это основание и делала это потому, что не могла же она каждого отдельно купленного ею человека отправлять с нарочной подводой и под караулом, в цепях, за триста с лишком верст в Саратов. Она дожидалась партии и тогда отправляла уже всех зараз. Обыкновенно она требовала для этого оттуда, из Саратова, своего старосту, и он устраивал целый поезд с накупленными людьми и сам ехал с ними. Поэтому известие о его появлении в нашей стороне всегда смущало весь околоток, потому что при тайне, с которой тетенька вела эти дела, никто не знал, не продан ли уж он ей или его отец, мать, брат, сестра, дочь, сын.

Когда, таким образом, тетенька получала все нужные ей сведения о покупаемых ею людях и цена была подходящая, она давала сводчику денег на задаток, и он ехал опять и привозил ей уже расписку, что в задаток за таких-то и таких-то «мне принадлежащих крепостных моих людей» получил столько-то. А затем уж в условленное время тетенька съезжалась с продавцом в городе, отдавала ему остальную следующую с нее сумму, и они совершали купчую. Иногда, впрочем, она давала на это доверенность Мутовкиной или ее мужу, и они уж от ее имени все это там в городе совершали.

Это был обыкновенный порядок, которого она постоянно держалась. Осматривать лично покупаемых людей ей не для чего было, так как они в Саратове все поступали в одну категорию — просто мужиков-пахарей, все равно, был ли этот прежде дворовым или был садовником, а этот лакеем или поваром.

— У меня все сравняются, все одинаково станут работать, — говорила она. — У меня, как в раю, все равны...

Оттого и расценивала она их одинаково, по стоимости рабочего мужика, нисколько не обращая внимания на то, знает ли покупной какое-нибудь мастерство или приучен он к какому-нибудь делу: кучер, садовник, лакей и проч.

И действительно, ей, не заводившей в Саратове ни усадьбы и не основывавшей никакого даже жилья лично для себя, вовсе и не нужно было обзаводиться дворней и всеми этими мастеровыми людьми. Ей нужны были одни лишь пахари, чтобы обрабатывать обширные земли, и чем больше будет у нее этих пахарей, тем большее количество земли будет у нее обработано и, следовательно, тем больше дохода с этой земли и с их труда она получит.

Некоторые из наших людей, которые бывали там, у нее, в Саратове, посланные ею с каким-нибудь поручением туда, рассказывали про это ее имение, что это что-то особенное совсем, нисколько не похожее даже на то, что они видели и там, проезжая мимо других тамошних помещиков.

— Совсем как в Сибири, на каторге, — рассказывали они, никогда, конечно, не бывавшие в Сибири и слыхавшие о ней по рассказам, по слухам бывавших там. — Понастроили сараи, и в них люди живут, спят все вповалку. Вновь привезенных по целым месяцам держат в кандалах, пока они не привыкнут и не перестанут скучать по своем месте и о своих родных. И кормят их всех из одного котла, а готовят на них не бабы, а два мужика из новопривезенных, которых боятся отпускать в поле, на работы, чтобы не убежали они... А дети скупленные также все вместе спят вповалку, и им дана работа: лыки чистят для лаптей, кошельки плетут, а подрастать начнут которые, их в поле гоняют, и они там должны работать. А как девке исполнится пятнадцать лет, пойдет шестнадцатый, так ее сейчас замуж выдают, чтобы время не пропадало: тетеньке народ нужен. А ребят, то есть мальчиков, не женят, держат до шестнадцати лет, а как пойдет семнадцатый, так тоже сейчас женят. И справляют свадьбу от тетеньки, по положению; она же и попу за свадьбу платит, — под руками и поп у нее. Все по положению... А заправляет всем староста, вот этот, что сюда приезжает, и другой — помощник его, подстароста, такой же кровопийца, который вместо его остается, когда тетенька к себе вызовет старосту или он сам приезжает по делам с докладами или за людьми, чтобы вести накупленных туда, в Саратов... И ходят эти оба, староста и подстароста, всегда с охраной: два казака с кинжалами и с саблями за ними, и сами они с кинжалами тоже, только у них их не видно: они под платьем спрятаны...