Потревоженные тени

— Послужи ему... Служба у него, наверное, не трудная тебе будет... Он хороший, у него дом что полная чаша... Он нам недавно показывал все свое хозяйство. Чего у него только нет... И мехов и серебра... все, чего хочешь, есть... Послужи... А что он старичок-то, так это ничего... Старики скорей из ума выживают, с ним что хочешь будешь делать... Да... Послужи... Барыней будешь жить... Старички ведь до этого охотники... они на это слабы... Лучше твоих первых господ, Астафьевых-то этих, будешь жить... А ты что ж дура дурой стоишь? — вдруг, переменяя тон, почти вскрикнула тетенька. — Барыня твоя тебе желает счастья, а ты и поклониться ей не хочешь. Отсохла у тебя, что ли, шея-то?

— Кланяйся, кланяйся... благодари, — обращаясь к девушке, сказал Илья Игнатьевич.

— Девушка медленно поклонилась.

— А ты, милая, как следует кланяйся-ка... Мне твои поклоны ни на что не нужны, наплевать мне и на тебя-то, а уж если кланяться, так как следует.

— Ниже, ниже поклонись, — подсказал девушке Илья Игнатьевич.

Она поклонилась в пояс.

— Ты ее уж выучи, а то что ж она барыне как ровне своей кланяется.

Илья Игнатьевич молчал. Он уж все понял и, видимо, был подавлен этим.

— Это вот когда она вольная если бы была, ну тогда другое дело, тогда могла бы хоть совсем не кланяться, а то теперь у нее еще барыня есть... Ну, ступайте с богом... — вдруг, опять переменяя тон, сказала тетенька, — живите себе, не ссорьтесь... Повинуйся, служи ему, он теперь как бы господин тебе... Слышишь?.. А не будешь его слушаться, не будешь исполнять его волю, он пожалуется мне... А я ведь строгая, у! какая строгая. Ты ведь небось слыхала обо мне? Тебе рассказывали ведь? Живых людей ем, кровь из них пью... Слыхала?.. Ну, то-то... Смотри...

Потом она обратилась к Илье Игнатьевичу.

— Ну, ступай, полакомься, старик...

И вдруг — «ха-ха-ха!..»

Повернулась и пошла из девичьей.

— Пойдем же, что ж тут тебе оставаться? — обратилась она ко мне.

Я, опустив голову, вышел тоже...

IX

Отца ужасно возмутила эта история, когда он узнал о ней: его не было дома, он вернулся, и матушка рассказала ему.

— Ты, пожалуйста, скажи ей от меня: жить она тут может, но чтобы этих представлений она тут не давала. И что ей нужно? Что она живет тут? У нее свое есть имение. Что она, контору скупки людей, что ли, сделала из нашего дома? Шляется к ней эта всякая дрянь сюда — Мутовкины разные!.. — кричал он.

Через несколько дней ему надо было ехать по делам на неделю или на две в наш губернский город, и он уехал, не простившись даже с тетенькой.

Это, впрочем, очень мало ее огорчило, так как без него она чувствовала себя у нас гораздо свободнее, благодаря необыкновенной к ней снисходительности матушки и вообще крайне доброму и мягкому ее характеру.

С отъездом отца тетенька просто даже расцвела. Приехала Мутовкина, и она с ней сидела целыми часами, целыми днями, отпуская ее в село, за две версты от нас, только ночевать.

И все время один разговор — Илья Игнатьевич, его «краля» и ни о чем другом.

Тетенька уж несколько дней поджидала к себе из Саратова старосту своего, но он почему-то опоздал, не ехал, и это теперь раздражало ее.

— Что он не едет, что он сидит там? Уж не завел ли и он там себе юбки какой? — рассуждала она с досадой.

— Приедет, — утешали ее и матушка и Мутовкина.

— Да когда же! Мне надо людей отправлять. У меня тут болтается человек сорок. Рабочая пора скоро, а они тут баклуши бьют, у старых господ своих живут, на них работают... Ведь я не щепки — деньги за них платила. Что он, дурак, не знает, что ли, этого? Кажется, я ему толком писала...

Наконец вечером как-то явился этот староста. Это было дня через три или четыре после сцены в девичьей. Тетенька расспросила его про саратовское имение, как там идет, все ли в порядке, и сказала:

— Ну, а на днях тебе надо ехать народ собирать.

— Много, матушка-барыня, изволили накупить?

Тетенька сказала.

— Всех разом двинем?

— Да что же? Заодно уж.

— Известно, уж заодно.

— Ну, а уж какую ты тут, может быть, одну кралю повезешь... в тарантасе поедет... — загадочно сказала тетенька.

Староста смотрел на нее, ничего не понимая.

— Особенно как везти, матушка, прикажете?

— Это уж как ее обожатель захочет... Это уж его дело. Для меня она все равно, такая же хамка, как и другие все.

Тетенька помолчала и добавила:

— А Илья Игнатьевич, кажется, успокоился, сидит у своей юбки, и не думает являться, и глаз ко мне не кажет... Ты завтра раненько утречком-то съезди к нему, ничего, не беда, если почивают, побеспокой их, скажи, мол, так и этак, барыня приказала девок собирать, везти их в Саратов, у тебя, мол, тоже одна наша проживает... Съезди к нему, скажи-ка... Ах, как скоро народ зазнаётся...

— Слушаю-с, — отвечал староста. — Прикажете взять от него ее?

— Нет, брать пока не нужно, так, скажи ему только.

— Слушаю-с.

Матушка смотрела на тетеньку и покачивала головой. Мутовкина сидела с потным лицом, долженствовавшим выражать удивление и негодование по случаю такой неблагодарности и забывчивости Ильи Игнатьевича.