Потрясающий мужчина

– Боюсь, что нет. Но думаю, что такой человек вряд ли у нее был. Видите ли, Шерон… – Элизабет глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. – Она презирала мужчин. Ее влекло к ним, но в глубине души она питала к ним презрение. Мне кажется, она вообще презирала людей, а мужчин, которые увивались вокруг нее с раннего возраста, – особенно. Шерон считала их болванами.

– Профессиональные проститутки подвергаются серьезной психологической проверке. Неприязнь, тем более презрение, как вы это называете, обычно становится причиной отказа в лицензии.

– О, Шерон была очень умна! Если ей чего-то хотелось, она находила способ это заполучить. За исключением счастья… Счастливой она не была. – Судя по судорожным глоткам, Элизабет не могла справиться с комом в горле. – Честно говоря, я сама ее испортила. Мне некого винить, кроме самой себя. Какой смысл скрывать? Мне хотелось еще детей! – Она закрыла рот ладонью и сидела так до тех пор, пока не решила, что остановила дрожание губ. – Мои убеждения не позволяли мне больше рожать, муж тоже относился к этому однозначно. Но своим чувствам я не могла приказывать: мне было мало одного ребенка. И я слишком сильно любила Шерон. Сенатор расскажет вам, как я баловала ее, как нянчилась с ней, во всем потакала. И он будет прав…

– По-моему, материнская забота – ваша привилегия.

Элизабет попыталась улыбнуться.

– Как и материнские ошибки. Я совершила их предостаточно. Ричард тоже ошибался: он любил дочь не меньше, чем я. Когда Шерон решила переехать в Нью-Йорк, она не скрывала от нас, чем собирается заниматься. Мы пытались бороться: Ричард умолял ее, я угрожала. Наверное, я сама ее оттолкнула, лейтенант. Она заявила, что я ее не понимаю, никогда не понимала, что видела только то, что хотела видеть. Она кричала, что меня интересует только то, что происходит в суде, а то, что творится дома, у меня под носом, я не желаю замечать…

– Что она хотела этим сказать?

– Наверное, что я была более способным адвокатом, чем матерью. После ее отъезда я чувствовала себя оскорбленной, я была страшно зла на нее. Я ждала, уверенная, что она пойдет на попятный. Но этого, конечно, не случилось.

Она помолчала, перебирая горестные воспоминания.

– Ричард пару раз ее навещал, но это не принесло пользы, а только его расстроило. Мы опустили руки и отказались от попыток на нее повлиять. Так продолжалось до недавних пор, пока я не почувствовала, что мы обязаны попытаться еще раз.

– Чем это было вызвано?

– Годы проходят, – пробормотала Элизабет. – Раньше я надеялась, что ей надоест такая жизнь, что она пожалеет о разрыве с семьей и вернется. Но она не возвращалась… Год назад я ездила к ней сама. И то, что я увидела, превзошло все мои ожидания. Эта жизнь совершенно засосала Шерон. Когда я попыталась уговорить ее вернуться, она набросилась на меня с оскорблениями. Я приехала домой в ужасном состоянии. Ричард, который до этого твердил, что больше не будет вмешиваться, вызвался съездить к ней и поговорить, но она отказалась с ним встречаться. Даже Кэтрин хотела нам помочь. – Элизабет рассеянно потерла переносицу, чтобы унять головную боль. – Она была у Шерон всего несколько недель назад.

– Член конгресса Кэтрин Дебласс ездила в Нью-Йорк, к Шерон?!

– Ну, не только к ней… Она собирала средства в какой-то фонд и заодно попыталась побеседовать с Шерон. – Элизабет поджала губы. – Признаться, я сама попросила ее об этом. Мне казалось, что я уже потеряла Шерон и было поздно отыгрывать все назад. Я не знала, как ее вернуть!

Вот и понадеялась на помощь Кэтрин: она родственница, но все же не мать.

Она посмотрела на Еву:

– Считаете, что я должна была почувствовать опасность гораздо раньше, когда Шерон была еще подростком?

– Миссис Барристер…

Элизабет покачала головой:

– Конечно, вы правы. Но она отказывалась со мной откровенничать, а я не хотела лезть ей в душу, потому что всегда уважала ее достоинство.

Никогда не одобряла матерей, сующих нос в личные дневники своих дочек.

– В дневники? – встрепенулась Ева. – Шерон вела дневник?

– Всегда, с детства. Но очень тщательно прятала его.

– Вы думаете, став взрослой, она не отказалась от дневника?

– Нет, это я точно знаю. Шерон то и дело про него вспоминала, шутила насчет своих секретов и того, как ужаснулись бы знакомые, прочтя, что она о них понаписала.

В описи имущества личный дневник не фигурировал. Если его проглядели при первом обыске…

– У вас остались ее старые дневники?

– Нет! – Элизабет вздрогнула, словно от испуга, – Шерон держала их в банковском сейфе.

Кажется, она сохранила все свои дневники, начиная с первого.

– Она пользовалась здешним, виргинским банком?

– Об этом я ничего не знаю. Но попытаюсь узнать и сразу сообщу вам.

– Буду вам очень признательна. Если вы что-то вспомните – имя, какие-нибудь слова, даже самую безобидную оговорку, – немедленно дайте мне знать.

– Обязательно. Только она никогда не рассказывала о своих друзьях, лейтенант. Меня это тревожило, хотя в то же время я надеялась, что отсутствие близких людей побудит ее вернуться, порвать с жизнью, которую она для себя избрала.