Потрошители морей

На этот раз легчили от избытков поместье судейского чинодрала посадника Гаврилы Вострикова, что в десяти верстах от Киева по Варшавскому тракту. Всё было обставлено на широкую ногу, так как куш был на полгода безделья всей шайке. Каждый знал свой манёвр, а потому не только ножички супротив охраны имелись, но и пара-тройка пистолей смертного боя. Всю диспозицию Перегуд с отделёнными неделю мозговал, чтоб каждый шаг предвидеть, каждую копейку учесть. Вот тут-то Афоня и должен был весь свой учёный багаж вытряхнуть и с уменьем применить. Ведь по доносам прикормленной заранее прислуги посадника, этот судейский чин держал в тайне и векселя, и дарственные, и другие закладные бумаги чуть ли не четверти всех горожан и поместных. Поэтому бывший бурсак и должен был определить сходу ценность бумаг, чтобы зряшной бухгалтерией при отступлении не обременять весь отряд. И Афоня с радостью обещал с бумажной волокитой скороспело разобраться, тем более, что помнил ещё отцовскую и дедову бумажную грамоту. А посему, как бесценный золотник, Афонька был отряжён таиться в укромном месте, вперёд не высовываться, под пули не лезть, если охрана вооружение применять станет. А должен был грамотей отираться возле крыльца у стены, в тиши и сумраке, сторожко ожидаючи призыва на свою работу. Человек по пять обочь краёв дороги к поместью осторожный Перегуд выставил, чтоб перекликались условным знаком, если вдруг конные, паче чаяний нагрянут, а лбов восемь, самых способных, на приступ пустил. И сам во главе, как фельдмаршал войскового беспредела. Афоня, как и было уговорено, затаился перед крыльцом в жасминном кусту, как певчий соловей или змей подколодный. Тут с какой стороны поглядеть на эту смелую затею. С одной стороны, так беззаконный произвол в отношении подзаконного чина, а с другой — сколько нашего брата безвинно по каторгам в железах стонет от судейского же произвола? Вон, заместо смертной казни за разбой ввели отсекновение членов, распятие на стене, отрезание ушей вместе с правой рукой или левой ногой. Полное беззаконие в судопроизводстве и повсеместный чиновный произвол!

Спервоначалу дела, всё шло как по маслу. И ребята в хоромину вошли без стука и дворового визга, и луна была самая русалачья, любуясь с высоты на лиходеев, и настроение у молодцев, словно в канун весёлого праздничка. А как иначе, если в наводчиках был наиглавный лакей и камердинер Вострикова Опонас. Совсем недавно к Перегуду переметнулся, а уже со всех сторон себя героем выказал. Не только время отъезда барина с домочадцами на молебствия в Лавру обсказал, но и растолковал всем и каждому, где что лежит и по какой цене. Даже на лари с ценными бумагами навёл. Вот только грамоту не знал, а потому Афоня и должен был всю сметку проявить при досмотре документов. Опонас же и заверил, что до стычки со дворовыми вряд ли дело дойдёт, вступая с головным отрядом на крыльцо хозяйской усадьбы. Сенные девки да ночные сидельцы разве попрут на лихой народ и при оружии? То-то и оно, что ни в коем разе!

Однако, попёрли. И не сторожа с девками, а стрелецкий отряд ночных обходчиков во главе с объезжей городской головой Клементием Воиновым. Предателем хуже Иуды, как потом по городским слухам оказалось, был лакей Опонас. В Разбойном Приказе даже доносчиком числился за невеликую мзду. Он-то, а не какой-то недогляд атамана, и заманил Перегуда, как почти всё его братство, в крысиный капкан и на верную смерть. Помяни господи царя Давида и всю кротость его!

Мало кто из ребят в ту пору спасеньем утешился. Несколько человек, что по дорогам напрасно сторожили, кое-кто из счетоводов да Афанасий, которому Егорша ночной урок загадывал с глазу на глаз и место в кустах определял без свидетелей. Не хотел атаман о бумагах трезвонить даже среди своих. Потому и уберёгся Афоня от облавы с лютой смертью в конце её. Как только осветился дом ярким светом, как только послышался там топот множества ног и призывные крики лужёных глоток, так и понял учёный бурсак под пищальные выстрелы, что не будет от него никакого проку на выручке собратьев. Оторвал он доску от крыльца да и затаился в его чреве тварью ничтожной, благо поместительным деревянное нутро оказалось. А что делать, коли делать нечего супротив силы. И товарищам голыми руками не поможешь, и самому в петлю лезть по дури не с руки. Так и просидел варначонок в вонючем схроне до петухов. Сам слышал, как стрельцы с командиром убирались прочь, уводя и унося пораненных и убитых, что с одной, что с другой стороны. И только когда всё улеглось, бежал Афанасий тайной тропой в город, чтоб затеряться средь толпы, но не приткнуться в первую щель. Мало ли кто из шайки на дыбе не перечислил всю банду в Сыскном Приказе с указкой на рост, вес и особые приметы? Вот ведь как законопатился голубь сизокрылый! И к чему было менять неволю бурсы на развесёлое житьё с пагубным концом?