Потрошители морей

— Мне это неведомо, да и без надобности, — отмахнулся неразборчивый друг.

— Тут или тебя в ловушку заманивают с неясной пока целью, — начал размышлять я, — или девица на все руки мастерица. И жнец, и на дудке игрец.

— Попробую, тогда скажу, — буркнул столярных дел подмастерье куда-то в сторону, словно как не со мною задушевно беседуя.

— Ты не пробуй в омут с головой, — стал я наставлять непутёвого, — а сначала узнай, что за публика будет на ваших спевках. В какое окно прыгать, если не тот коленкор. Про жениха Диего всё выведай, мол, не на сносях ли лебёдушка? А то примешь смерть прямо на клавесине и даже без исподнего. Вот музыка-то будет! — я даже прыснул в кулак, представив красный зад на белых клавишах слоновой кости.

Однако, смеяться тут было нечему, а пора было думать, как уберечь сотоварища от явной погибели. Тем более, что этот баран одно твердит:

— Люба мне Беатриска пуще живота своего. За неё и жизнь положу играючи.

Ладно, думаю я дальше, придётся временно потворствовать дураку. Чем бы дитя не тешилось, а там, глядишь, и сам поймёт, где подстилка мягче. Но с другой стороны, если присуху наколдовали, то придётся в день побега вместе с оружием и Беатриску с собой выносить с форта. А уж там, как бог пошлёт! Может, девку по дороге потеряем, а может и у меня крестник появится. Вот завтра-послезавтра командору с капитаном пустыми разговорами бдительность притуплю и начну готовиться к военной операции совместно с дружественными силами воинов Мягкого Сердца. Лишь бы Олешка раньше времени горячку не порол и в победители не рядился. Друг с моим планом согласился, обещался до времени с чувствами совладать и Беатриске ничего не выдавать даже в телесном томлении.

Всё бы так и докатилось до победного конца, если бы не рухнули наши надежды в преисподнюю прямо на следующий же день, а мы не оказались на краю невозвратной пропасти…

Заправлял всей католической верой форта представитель беспощадной испанской инквизиции падре Меримор де Вега. Суровый дядька в чёрной сутане и с капюшоном до глаз, при всяком случае сующий свой волосатый кулак всем и каждому прямо под нос для лобызания. Был он чуть ли не главнее самого командора, прикрывая свои действа крестом и вечным словом библии. И выходило, что за всем следил и каждого назидал падре Меримор, чуть ли не заглядывая прихожанам в котёл, а не то и в постель. Нас с Олешкой сразу предупредил, чтоб мы ни одной церковной службы не пропустили, будь в своих землях хоть протестантами, хоть католиками иного толка. Ему, мол, всё равно кого обращать в истинную веру испанского догмата. Мы это указание соблюдали без изъяна. В церковь ходили вслед за всеми с достойной регулярностью, но молились в чужом храме молча и лишь своему богу. Так что никакого вражеского поползновения со стороны падре в нашу сторону не было. А главное, не лезли мы вперёд, не выделялись из толпы, пока не дошёл до командора слух о связи моего француза с его дочкой. Добрые люди дону Алонсо в уши напели, а падре Меримору донесли об этом, как пастырю и блюстителю нравов. Вот и состоялся у меня разговор с де Вегой, вскорости после признания Олешки. Да какой разговор! Так, словом перебросились, едва я к руке приложился. А через миг стражники уже крутили мне руки, а ещё парочка уже бежала в другой конец площади за моим товарищем. А ведь всего-то и спросил меня католический поп примерно следующее:

— Сын мой неразумный, а почему вы не испросили у меня разрешения на общение с донной Беатрис в отсутствии её отца дона Алонсо либо меня, вашего пастыря?

А я всего-то и ответил, так же примерно, следующее:

— О, досточтимый настоятель праведной церкви, о, наш просветитель в делах суетных, я как раз спешил к вам, чтобы просить снизойти присутствием при целомудренном разговоре моего товарища по несчастью с благочестивой донной, если им обоим так необходимо свидание на виду всей площади. И видит бог, это правда, — и я истово перекрестился, преданно глядя в лоб падре.

Вот прямо тут меня и повязали, а через какой-то жуткий миг мы с Олешкой уже валялись на полу грязного чулана, связанные по рукам и ногам не зная, за что вся эта смертная канитель на наши головы.

— За что? — поминутно спрашивал меня друг, полагая по наитию, что вся вина на мне.

— Не знаю! — честно отвечал я, но в душе справедливо обвинял влюбчивого Олешку…

Кормили нас никак, по той же причине и до ветру не выводили, поэтому мы даже в догадках потерялись, мол, по какой причине сидим? Допрос тоже не чинили, что было не по испанской стати. Один раз только навестил капитан Диего, долго разглядывал Олешку вблизи, потом прицельно плюнул в меня, друга же попинал сапогом, но больше для порядка, так как бил не со всего замаха, тем более, что в чулане для бойцовского размаха места не было.

Сколько-то погодя, снизошёл до нас и божий служитель Моримор де Вега. Руки не подал, небось, побоялся, что вместо лобызания могу длань откусить вместе с манжеткой. Крестом нас осенил и скорбно молвил: