Потсдамская конференция. Как решалась послевоенная судьба Германии и других стран Европы

Но намерения Стимсона показать свою открытость и готовность доверять сдерживались осознанием им того факта, что ему противостоит диктаторская система, в условиях которой жили русские. Его взгляды нашли отражение в меморандуме, отправленном президенту накануне. В нем он выразил свое мнение, что основная сложность в наших взаимоотношениях с Россией выражается в том, что в этой стране нет ни личной, ни политической свободы, что в ней правит неограниченная автократия и поэтому не может быть тесных и прочных отношений между таким государственным устройством и нашим строем. Он настаивал на том, что мы должны побудить Сталина дать свободы народу в Советском Союзе. Иначе, высказывал он опасение, новая война, которая разрушит нашу цивилизацию, неизбежна. Меморандум завершали такие слова:

«Предстоящие события решительно повлияют на меры контроля над применением крупного революционного открытия „Х“ [атомной энергии]. От того, насколько успешен будет контроль над этой энергией, зависит будущее современного цивилизованного мира. Временный комитет, созданный решением военного министерства, призвал к созданию международной организации для претворения в жизнь этого решения…

Я уверен, что прежде, чем мы поделимся результатами открытия с Россией, нам предстоит рассмотреть, сможем ли мы применять какие-либо меры при любой системе контроля, пока Россия не приняла новую конституцию, о которой я уже упоминал. Если это рассматривать как необходимое условие, то мы должны быть осмотрительны и когда делимся имеющейся информацией, и когда соглашаемся с любым участием России в создании международной организации. Мы обязаны постоянно уделять внимание вопросу, как наши исследования в области „Х“ и намерение русских сотрудничать помогут приблизить нас к тому моменту, когда мы сможем решить вопрос, как нам преодолеть основные расхождения, о которых я уже говорил, в отношениях между обеими сторонами».

Другими словами, даже если наши прорывные исследования имеют только временный успех, разве не возможно использовать их для влияния на Советский Союз, чтобы сделать жизнь безопаснее для мира, когда там победит конституционная демократия, граждане станут свободными, а правители будут ограничены в своих диктаторских устремлениях? Как велика цель и как ничтожны шансы ее достижения! Но для Стимсона, как замечает Элтинг Морисон, не было пустой мечтой, «что эти трудности, со временем и при нашем старании, будут преодолены».

Утром 24 июля Стимсон показал Трумэну самое последнее послание от Харрисона, в котором называлась возможная дата, когда все будет окончательно готово для применения против Японии бомбы, которую тогда собирали на Тиниане. Президент был в восторге, сказав, что это добрый знак. Пришло время сделать последнее предупреждение Японии, чтобы та приняла американские и британские предложения для того, чтобы избежать окончательного поражения. Он хотел выдвинуть ультиматум о капитуляции сразу же после того, как с ним свяжется Чан Кайши, которому было предложено одобрить текст. За ланчем Трумэн обсудил с Бирнсом, как сообщить об этом Сталину, чтобы с его стороны в будущем не было высказано никаких упреков в том, что от него скрыли важную военную информацию. Они сошлись во мнении, что это следует сделать в рабочем порядке без подготовки.

В этот день Объединенный комитет начальников штабов участвовал во встрече с советскими союзниками. Пленарная сессия глав государств завершилась без каких-либо важных результатов, временами в ее ходе проявлялись даже разногласия, однако Сталин выказал намерение пойти навстречу пожеланиям Запада. Участники завершили заседание дружеским рукопожатием, наметив повестку дня для следующей встречи. В то время как они стояли небольшими группами, ожидая, когда подадут личный автотранспорт, президент не спеша прогулялся со Сталиным. Сохранилось письменное свидетельство об их краткой спонтанной беседе. «24 июля я случайно упомянул в разговоре со Сталиным, что у нас есть новое оружие небывалой разрушительной силы». Для того чтобы создать впечатление, что он упомянул об этом как бы «мимоходом», он не просил Болена сопровождать его. Переводчиком был Павлов, но его знание языка не было совершенным, и нам остается только догадываться, насколько точным оказался перевод.

Каким бы он ни был, генералиссимус был скорее доволен, нежели удивлен. Трумэн увидел, что Сталин не проявил должного интереса, сказал, что рад слышать об этом и надеется, что американцы сумеют «воспользоваться этим оружием в войне против японцев».