Поцелованные Одессой

Пока «изгнанник-поэт» упивается атмосферой города, где «всё Европой дышит, веет…», наш гость начинает знакомство с Одессой, настороженно приглядываясь к местной элите.

Первое впечатление: «Исключая двух столиц, нет ни одного города в России, где бы находилось столько материала для составления многочисленного и даже блестящего общества, как в Одессе».

Однако, по мере погружения в «дух Европы», которым дышит город, Филипп Вигель приходит в негодование.

Там, где романтик Пушкин встречает «гордого славянина», он видит униженного представителя титульной нации, о которой слышит нелестные высказывания: «Больно мне было слышать ругательство против русского народа». Хотя в чём-то он считает это ругательство «оправданным».

Там, где Пушкин восхищается многообразием национальной палитры города, Вигель с негодованием замечает:

«Если послушать иностранцев, каждая нация приписывала себе её основание: во-первых, французы, которые столь много лет при Ришелье и Ланжероне приписывали себе её основание; потом итальянский сброд, гораздо прежде Рибасом привлечённый, в этом деле требовал старшинства. Жиды, которые с самого начала овладели всей мелкой торговлей, не без основания почитали себя основателями. Немцы, которых земляки в Люстдорфе и Либентале были единственными скотоводами, хлебопашцами, садовниками и огородниками в окрестностях и одни снабжали население съестными припасами, имели равное на то с ними право. Наконец, поляки, которые привозили свою пшеницу, родившуюся на русской земле, обработанной русскими руками, и поддерживали там хлебную торговлю, видели в Одессе польский город».

Особую неприязнь к Одессе Филипп Вигель демонстрирует в «Записках», посвящённых Керчи и опубликованных в 1827 году, где он с издёвкой пишет об основателе города графе де Рибасе:

«Пронырливый итальянец де Рибас имел один-единственный успех – взял турецкую “фортечку” Хаджибей, на месте которой начал строить новый город в противовес уже построенным… городам Николаеву и Херсону – и только затем, чтобы досадить истинно российскому графу Мордвинову, настоящему основателю Николаева».

Одесса – продолжает свои инвективы в адрес ненавидимого им города мемуарист – по сути украла у других городов право «первородства» – право претендовать на титул столицы российского Причерноморья. Она – продолжает он свои рассуждения – «несправедливо получила льготы, те необходимые средства за счёт “обиженных” Очакова и Керчи, на которых природа сама указывала тогда».

«Расправившись» с адмиралом де Рибасом, Вигель берётся за Ришелье. Будучи не в состоянии игнорировать заслуг герцога в становлении города, он, тем не менее, ставит ему в вину французское происхождение, которое обусловливало, по его мнению, предпочтительное отношении градоначальника к пришельцам с его родины:

«Свой своему поневоле друг, – говорит Вигель, – и французы в Одессе пользовались особым покровительством и чрезвычайно поддерживались».

Самым серьёзным обвинением в адрес Одессы является утверждение автора «Записок», что «город превратился в буржуазную республику, решительно нетерпимую, серьёзную и эгоцентричную» (Ф. Вигель. Воспоминания. Т. 2, с. 107).

Заметьте – «буржуазная республика» Одесса возникает на территории империи, на которой ещё значительное время будет сохраняться средневековый институт крепостного рабства.