Поцелованные Одессой

Не лишены воздействия этой силы и отцы-основатели города. Во власти её оказывается герцог Ришелье, который на склоне лет мечтает вернуться к своему детищу. Реализации этой мечты помешала внезапная смерть. Прах умершего в Санкт-Петербурге графа Ланжерона, согласно его завещанию, был отправлен на вечный покой в Одессу. Последние дни своей жизни Воронцов проводит в любимой им Одессе, куда он вернулся в начале октября 1856 года, а 6 ноября на 75-м году жизни его не стало.

«Одесса шумит – я сделаю из неё Саратов…»

Эту угрозу в адрес одесситов приписывают одному из очередных после Воронцова малоприметных генерал-губернаторов Новороссийского края, которая прозвучала в связи с «неподобающей» реакцией граждан города на поражение России в Крымской войне 1853–1856 годов.

Борьба с Одессой постепенно принимает национал-патриотический оттенок и разгорается под девизом защиты интересов «коренного населения», которое подавляется «пришлыми иностранцами».

«Евреи, греки, итальянцы, армяне, караимы, французы, немцы, англичане, испанцы, поляки, молдаване, сербы, болгары – буквально вопиет подполковник Российского генерального штаба, составитель сборника «Материалов для географии и статистики России» (1863) Александр Оттович Шмидт, – гораздо рельефнее русских выдвигаются из общей массы одесского населения. И если бы пришлось Одессе выставить флаг соответственно преобладающей в ней национальности, то, вероятно, он оказался бы еврейским или греко-еврейским».

Подполковник Российского генерального штаба прогуливается по улицам города – и душа его наполняется гневом:

«Взгляните на надписи у ворот лучших домов в Одессе – почти везде вы встретите фамилии на -афи, -аки, -пудо, -пуло, несколько немецких, французских или итальянских, очень немного русских, гораздо более польских, а ещё, и без всякого сравнения, более мнимо немецких и мнимо польских, в которых каждый опытный глаз одесского жителя может открыть (О, ужас!) чисто еврейские прозвища…»

В тон Александру Оттовичу Шмидту своё недовольство Одессой высказывает некто Иван Аксаков – казначей и квартирмейстер, которому, как он утверждает, приходилось иметь дело с прибывающими с севера по различным делам офицерами, интендантами либо чиновниками других мест – с истыми великороссами. Подшофе либо в редкие минуты протрезвления они зачастую повергали его в смятение своими откровениями:

«Ах, как тяжело жить в России – в этой вонючей среде грязи, пошлости, лжи, обманов, злоупотреблений, добрых малых мерзавцев, хлебосолов-взяточников, гостеприимных плутов-отцов и благодетелей-взяточников».

Нелицеприятные отзывы о родине приезжающих из глубинки гостей, тем не менее, никак не влияют на его резко негативное отношение к пропитанной «иностранщиной» Одессе, где даже «истые великороссы» проявляют неприязнь к своему отечеству:

«Русские здесь – поколение беглых, враждебное России. Недавно я говорил с одним бородачом-извозчиком. Увидев его бороду, я обратился к нему с радостью, как к земляку… На приветствие он отвечал сухо и объяснил, что “Чёрт ли ему в России! Там мы жили под панами, а здесь мы вольные. Молдаване и евреи народ добрый – с ними жить можно”. Подобные же речи слышал я от многих русских… Россия является для них страшилищем, страной холода, неволи, солдатства, полицейщины, казёнщины – и крепостное право, расстилающееся над Россией свинцовой тучей, пугает их невыразимо».

После этих встреч казначей и квартирмейстер Иван Аксаков считает нужным особо подчеркнуть: