Поцелованные Одессой

Заметим – и это никого не смущало. Никому не приходило в голову ставить под сомнение их лояльность и патриотизм, который они испытывали к своей малой родине под названием Одесса.

Патриотизм этот, случалось, приходилось доказывать кулаками и не только:

«Однажды в казино встретились два итальянских матроса – один проживавший постоянно в Одессе, другой – только что прибывший из Италии. Одессит стал восхвалять “своё море”, назвав его прекрасным (Bello). На что приезжий итальянец позволил себе шутку – “Оно чёрное” (Nero)» (А. Дерибас).

Завязавшаяся перепалка закончилась тем, что оба итальянца в патриотическом раже, вынув ножи, вступили в драку и искровавили один другого.

«Одесса – это Я!..»

Принадлежность к нарождающемуся «племени одесситов» предполагает наличие определённых качеств, приобретаемых ими «от самой Одессы, которая в исключительно благоприятных условиях, как царица Чёрного моря, открывает у себя широко гостеприимный доступ людям всех стран, всех национальностей и всех родов деятельности – торговой и духовной – и, сближая этих разных людей между собою, обвивает их воздухом общечеловечности» (Александр Дерибас. Старая Одесса. Первое издание – 1913 год).

В культурном «геноме» одессита нет места имперской заносчивости обывателя, коренящейся зачастую в отсутствии у него чувства самодостаточности, которое он стремится компенсировать ощущением причастности к чему-то его превосходящему и олицетворяющему незримую мощь – к безликой массе, принадлежность к которой наполняет смыслом и гордостью его существование.

Для одессита скорее характерно ощущение самодостаточности – важная черта человека-гражданина, которая позволяет ему объявлять «с апломбом Людовика XIV: Одесса – это я!» (А. Дерибас. Там же).

Это ренессансное по своей природе чувство индивидуальности и сопутствующий ему пафос гражданственности, характерные для атмосферы молодого го рода, ограждают Одессу от общего диагноза, который ставит стране Лермонтов, отправляясь в кавказскую ссылку: «…Страна рабов, страна господ» – страна, где основной тонус задают «мундиры голубые и ты, им преданный народ…» (Михаил Лермонтов).

К слову, диагноз этот поставлен поэтом крепостнической России в сороковые годы XIX столетия (в 1841 г.) – в момент, когда Одесса переживает поразительный по тем временам культурный и экономический взлёт.

Толерантность

Чувству гражданственности, характерному для генома обитателя города, сопутствует развитое чувство толерантности, когда «другой» – это вовсе не чужак, неведомо откуда явившийся пришелец, не твой конкурент либо соперник, не тот, кто несёт угрозу твоему существованию и благополучию, но, скорее, твой вероятный сосед, с которым по жизни придётся многое делить.

«Между всеми народами, населявшими [на ранних этапах] Одессу царила такая искренняя веротерпимость и такое человеческое понимание друг друга, что все чувствовали себя в новом городе, как у себя дома» (А. Дерибас).

Симптоматично – в одесском жаргоне нет специфических обидных словечек, преисполненных презрения, злобы и неприязни в адрес другого – «чужака», нет ничего похожего на «жид», «басурман», «хохол», «москаль», «чурка», «черножопый», «узкоглазый» и прочих уничижительных кликух, характеризующих нетерпимость к инаковости, атмосферу ксенофобии, царящую в обществе, – нет этих многочисленных маркёров культивируемой враждебности к другому, свидетельствующих, что в «Королевстве Датском» что-то неблагополучно…

Герои одесского фольклора – это прежде всего одесситы, чьи религиозные, этнические и прочие замешанные на крови и расовых предрассудках различия для их характеристики представляются чем-то вторичным.

Вряд ли для любого вменяемого читателя, тем более для одессита, важна этническая принадлежность либо религиозные предпочтения Бени Крика, он же «Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер», и ему подобных литературных героев, прообразами которых служили реальные одесситы, прочно вписавшиеся в городской фольклор и далеко шагнувшие за пределы породившего их города.