Поцелуев мост

И говорили… о чём? Наверное, когда-нибудь я вспомню, о чём мы разговаривали той ночью, пока же с уверенностью могу сказать, что там фигурировали боевые афалины, прилетевшие гуманоиды, три порции жареной барабульки и сомнительный вкус дизайнера, который обставлял номер, который мы сняли — ни одной кариатиды, да.

Глава 8

На следующий день мы проспали всё утро. Проснулись далеко за полдень. Лениво валялись, как праздные сибариты, иногда бродили по номеру, жевали завтрак, доставленный в номер, и так же неспешно занимались сексом.

Федос удивил меня тем, что может наслаждаться, прямо-таки смаковать близость, растягивать удовольствие бесконечно долго, как жевательный мармелад, раскатывая по нёбу сладость. Впрочем, он так и говорил:

— Конфета сладкая моя.

Я была счастлива быть и конфетой, и сладкой, и его. В то утро многое казалось покрытым дымкой таинственности, романтики, чем-то невероятным, с привкусом Серебряного века и почему-то белых ночей, несмотря на то, что ночи на юге — непроглядно тёмные и звёздные.

— Кушать хочешь? Я б покушал, — обратился ко мне Федос, сметая одним словом весь придуманный мною антураж модернизма.

— Не говорят «кушать» обращаясь к взрослому человеку, тем более в первом лице, — моментально отреагировала я.

Вот спрашивается, зачем эти сакральные знания вбивались мне едва ли не с начальной школы, если в итоге у меня не всегда хватало денег на полноценный бизнес-ланч в рядовой забегаловке, и я тряслась на общественном транспорте, чтобы поесть бабушкиных вареников или борща?

— Да? — Федос ничуть не обиделся, почесал здоровенной пятернёй макушку и выдал: — Слушай, жрать охота, пошли? Шашлыки там, хинкали, пеленгас какой-нибудь.

— Пошли, — сразу согласилась я.

«Жрать» и Федос подходили друг другу сильнее, чем плебейское «кушать». Вот опять, для чего мне в лексиконе слово «плебей»? Оставалось вспомнить «поклажу» или «карне». Скажу больше, мне самой «жрать» подходило намного больше.

Мы вышли на улицу, вдохнули полной грудью запах моря и… шашлыка. Если ароматы водорослей, озона и горячего песка едва ощущались, то запах дыма и жареного мяса щедро разливался по улицам, вызывая обильное слюноотделение.

Долго страдать не пришлось, мы завернули практически в первый попавшийся ресторан, интерьеры которого внушили доверие Федосу — высокие кувшины с узким горлом, чеканка на подносах в высоких окнах-витринах, распахнутых настежь, одержали победу над невесомым средиземноморским интерьером, — и наелись там почти до колик в животе.

Всё разнообразие калорийных блюд, начиная с хинкали и хачапури, для которого не пожалели сыра, и до тех самых ароматных шашлыков, оказалось за нашим столом, от которого я впоследствии отходила, едва держась на ногах. Федос же довольно погладил себя по животу и уверенно заявил, что до ужина, пожалуй, хватит. Я решила не уточнять — до ужина какого именно дня. Время подходило к пяти часам.

Потом мы бесцельно таскались по улицам. Я в восхищении смотрела по сторонам, пища от восторга рядом с каждой пицундской сосной. Пушистая, густая, с длинным, не острыми иголками. Красавица!

Пришли на пляж, где уселись на два шезлонга, но в итоге оказались на одном. Сидеть в одиночестве не так интересно, как с Федосом, пусть он и сыпал анекдотами на грани приличия. В конце концов, это был Федос — я не ожидала от него великосветских манер, более того, впала бы в ступор от подобного зрелища.

Федос был Федосом, с ним даже Крис Хемсворд не мог конкурировать. Да что там, сам Тор не смог бы заставить меня так отчаянно ржать — смехом звуки, исходившее от моего тщедушного тела, назвать было невозможно, — и поедать на пляже варёных раков, запивая ставшим тёплым пивом.

Видела бы меня в этот момент мама! Уверена, я бы покраснела с головы до ног и облилась холодным потом от осознания, насколько разочаровала её. Вот только… всё равно продолжила бы пить пиво, есть раков и смеяться над фривольными шутками Федоса.

На пляже мы оставались до заката, полюбовались на оранжевый огромный шар, опускающийся за линию горизонта. Наблюдали, как последние лучи уходящего дня скользили по глади моря, окрашивая его в сине-пурпурный цвет.

Потом гуляли по освещённой фонарями набережной, по центральной улице, естественно, зашли на ужин. Федос снова поглощал мясо в промышленных масштабах, что не помешало ему заказать порцию пеленгаса на гриле с овощами, как у меня в тарелке. А ближе к полночи — снова взять три порции барабульки и лопать, глядя на чернющее море там, за белой, светящейся в электрическом свете балюстрадой и придумывать небылицы про боевых афалинов.

Утром я проснулась больная. Вернее сказать, я не проснулась, я вывалилась из вязкого, как гудрон, сна, пытаясь одновременно с этим открыть глаза. Болело всё, абсолютно всё, даже пальцы на ногах. Кожу же на плечах, груди, животе и бёдрах жгло, щипало и одновременно скручивало папиросной бумагой.