Поцелуев мост

— Ты такая умная была, — кивнул Федос. — Очень интересно рассказывала. Мне нравилось!

— Я могла бы и тебе рассказать, если бы попросил…

— Ты что! Ты такая важная была, не подходи, — заржал на всю набережную Федос, от чего я засмеялась вместе с ним. — Клоп такой, у ремня макушку не видать, — стукнул себя по поясу Федос, приукрасив разницу в нашем росте. — Колготки всегда белые-белые, будто в школу не ходила, юбка в складочку, вообще не мятая, жилетка с эмблемой гимназии — хоть завтра в бойскауты принимай. Стоит и важно вещает про цветок Ринальди. Я, кстати, потом ходил, искал, как дурак, этот цветок и не нашёл.

— Могу показать, — довольно улыбнулась я. — До базилики рукой подать. *

— Покажи, — кивнул Федос.

Пока мы шли в сторону Невского проспекта по дворцовой набережной, мимо пяти зданий Эрмитажа, я рассказывала всё, что всплывало в памяти, с гордостью понимая, что кажется, не зря много лет учила историю искусств. Пригодилось! Я сумела увлечь целого Федоса. А это даже покруче, чем какого-то Криса Хемсворта — пусть последний сидит в свой Австралии. Мне было отлично здесь, на берегах Невы, в которой отражались белёсые облака на светло-дымчатом небе.

Более того, оказалось, в детстве Федос с интересом слушал мои мини-лекции Маргарите, просиживая на подоконнике в общем пользовании коммунальной квартиры. Вот так открытие. Чудеса, да и только!

Невский проспект встретил глазеющими по сторонам гостями города, шумными компаниями молодёжи, уличными музыкантами, которые встречались буквально на каждом шагу. Здесь играли рок-н-ролл, развлекая прогуливающихся, там — классическую музыку, ублажая слух эстетов, а чуть дальше звучали песни, порвавшие чарты этим летом.

После того, как я показала тот самый загадочный цветок Ринальди, Федос смотрел на него, не моргая, минуты три, в конце же оглушительно заржал:

— И вот этот венок из серпа и колоса и есть «цветок Ринальди»?!

— Да, — прыснула я, уткнувшись лбом в грудную клетку Федоса, едва не пискнув от удовольствия от того, что тёплая ладонь легла на мои плечи, слегка прижимая к сильному телу. И от запаха парфюма, наверняка дорогого, но главное — ставшего привычным за последнюю пару недель.

— Класс, чо, — охарактеризовал увиденное начинающий искусствовед.

Потом мы топтались среди торговцев картинами, расположившимися тут же, на Невском, рядом с церковью. У некоторых работ я застывала, в основном у пейзажей Петербурга, мест, где я бывала ни один, ни два и даже ни сто раз в своей жизни. Чувствовала, как начали покалывать кончики пальцев — хотелось отправиться туда же, прихватив с собой мольберт, принадлежности для рисования, пару бутербродов и термос с чаем. Но я давно решила, что рисовать больше не стану, только если наброски в скетчбук, который чаще всего болтался в моей сумке, как и набор простых карандашей разной жёсткости, просто чтобы снять охотку.

Пора было думать о будущем, если не в глобальном смысле — семья, дети, ипотека, — то хотя бы о завтрашнем дне. Найти денег на курсы бровистов или мастера маникюра и педикюра. А что? Отличная идея — штамповать репродукции «Купание красного коня» Петрова-Водкина на ногтях больших пальцев ног или «Утро в сосновом лесу» Шишкина на указательных. Что заказчик пожелает.

Всю жизнь я считала, что буду художницей, мечтала не выпускать кисти из рук. Меня не смущали вечно обляпанные пальцы, мешковатая, со следами краски, одежда, когда тащишься через весь город с огромным мольбертом, тубусом, папкой и рюкзаком. Ведь там меня ждало настоящее открытие. Миллион ракурсов, которые можно увидеть с одной и той же точки. Море бликов, оттенков, настроений на холсте, меняющихся от погоды, времени суток, облачности. Мир, в котором я была кем-то, а не просто неудачницей, умудрившейся родиться от собственного бестолкового отца. Вот только не все мечты сбываются, правильно?

У Думской улицы бушевала жизнь. Надрывались музыканты, веселя щедрую на подношения публику, прогуливающуюся по Невскому, которая медленно шла вдоль Гостиного двора, разглядывая фасады домов, встречных прохожих, уличных артистов, аниматоров в исторических костюмах, художников, рисующих тут же портреты, шаржи и космические пейзажи.

— Пойдём? — Федос, показал на Думскую, махнув рукой в сторону ночных клубов с очень, просто очень сомнительной репутацией.

Однажды, в студенчестве, я попала в одно из этих заведений. Пригласил меня однокурсник Василий Богомоленко — будущее художественного искусства всея планеты Земля по его собственному убеждению. Всё, что я запомнила из той ночи — это громкая музыка, которая через минут пятнадцать перестала бить по мозгам, видимо произошла адаптация, приторный алкоголь, который я выблевала на улице, упираясь рукой в водосточную трубу, и застывшего в наркотическом опьянении Василия.

Надо ли говорить, что Богомоленко не стал, да и вряд ли уже станет великим художником? Последнее, что я слышали о нём — он подсел на что-то тяжёлое, и родные отправили его в очередной реабилитационный центр, как всегда безрезультатно.