— А это ты своего ухажёра спроси, — появилась бабушка, сложив руки в замок на необъятной груди. — Ты пойди, посмотри, что на кухне делается и в твоей комнате!
Медленно, словно опасалась чудовища, которого вот-вот нападёт на меня, я зашла на кухню, где увидела ещё одну корзину с розами, побольше той, что осталось в прихожей. В комнате же корзина была и вовсе огромной и благоухала, казалось, не на всё шестнадцатиметровое помещение, а всю квартиру или даже район.
— И как тебе? — поджав губы, выдала бабушка.
— Разве это плохо? — не зная, что ответить, развела я руками.
Я до конца не понимала, как мне относиться к такому проявлению чувств. Чувств ли? Или это прощальный подарок? Господи, да мне за всю жизнь столько цветов не дарили, даже если сложить все-все-все букеты, полученные мной со времён младенчества, не выйдет и половины самой маленькой корзины, той, что в прихожей.
— Выбрасывать это добро, когда завянет, кто будет? — открыла глаза на очевидное бабушка. — Сюда-то три грузчика затащили это добро, а обратно, кто попрёт? Ты, со своим мышиным весом, или я? И вообще — это сколько же денег?! Каким нужно быть дурачком, чтобы столько на ветер выбросить… Нет, не будет дела с таким-то обормотом, помяни моё слово — не будет.
— Я помогу выбросить, — пообещала я, косясь на корзину в своей комнате.
Попыталась сдвинуть её ногой, не тут-то было, цветы и правда оказались неподъёмными, пропитанный же пиафлор *** добавлял веса.
В это время зазвонил телефон, я увидела заставку с улыбающимся на фоне моря Федосом, её же увидела бабушка, махнула в раздражении рукой и вышла из комнаты, демонстративно закрывая дверь.
— Звонила, — утвердил Федос обеспокоенно. — Прости, Конфета, совещание было. Что случилось?
— Спасибо за розы, — всё, что сумела я сказать, плюхнувшись на диван.
— Пожалуйста, — довольно мурлыкнул на том конце провода тот, с кем не будет дела по убеждению моей бабушки.
— А сколько их? — для чего-то спросила я, не зная, что принято говорить в таких случаях. Просто сидела и глазела на своё сокровище, как дракон на золотые россыпи.
— Тысяча одна должна быть, — легко ответил Федос. — Это извинение за то, что бросил в Москве и не позвонил потом. Честное слово, дел было море, закрутился, не подумал, что ты станешь волноваться, и… — выдохнул Федос. — Прости, Конфета!
— Дорого же…
— Зато в следующий раз подумаю, прежде чем косячить, — со смешком пояснил он.
Глава 12
Лето стремительно заканчивалось. Погода, как чаще всего бывает после второго числа августа, начала портиться. Ко всё ещё мягкому теплу добавился порывистый, леденящий северо-западный ветер. Иногда, впрочем, становилось жарко, как в разгар июля.
В такие дни Федос заезжал за мной, и мы отправлялись на песчаный берег Финского залива. Некоторые отчаянные отдыхающие заходили в воду, долго брели вглубь, чтобы почти сравнявшись с линией горизонта, окунуться в воду. Недаром в народе по сей день существует ироничное название «Маркизова лужа». Строго говоря, это касалось лишь Невской губы — части Финского залива от устья Невы до острова Котлин, — но постепенно так стал именоваться весь залив.
Я чаще всего сидела на берегу, вытянув ноги на коврике для пляжа. Иногда закрывала глаза и слушала окружающий мир. Перекликались дети и взрослые, задорно лаяла некрупная собака, с энтузиазмом носящаяся за парящим над песком летучим змеем, шум воды, совершенно не похожий на звуки моря, и шелест крон мачтовых сосен на кромке пляжа и соснового бора.
Потом открывала глаза, видела серо-сизую гладь воды, сливающуюся с серо-голубым небом, по которому плыли кучевые, похожие на серый пух облака. Не пятьдесят, а миллион оттенков серого. Тёмно-оранжевые стволы сосен, которые уносились кронами высоко-высоко, кусты шиповника, растущего то здесь, то там по линии пляжа. И Федоса собственной, бесподобной персоной, который стоял, покачиваясь на сап-борде*.
Увлечение сапсёрфингом появилось у Федоса на моих глазах. Однажды мы заехали в торговый центр, потому что ему смертельно захотелось есть. Я не понимала, как через пару часов после обеда в ресторане Грузинской кухни можно было проголодаться, но уже отлично знала, что аппетит у Федоса был отменный.