Поцелуев мост

Не подумайте, я вовсе не считала, что мама — лишняя в моей жизни и в нашей квартире. В конце концов, человек должен где-то жить, и если не сложилось в одном месте, всегда можно вернуться в другое… но обидно было, да.

Вздохнув, я отправилась в ванную комнату, поняв, что нужно умыться, желательно холодной водой — слёзы снова подкатывали. Не успела открыть дверь в ванную, как услышала мамино:

— Может всё-таки вернуться?.. Звонил сегодня, — тяжёлый вздох последовал следом за словами, произнесёнными глухим голосом.

— Это ещё зачем? — буркнула бабушка. — Нечего. Ушла — значит, ушла. Неповадно будет!

— Лишняя я тут, мам…

— Не выдумывай! — каркнула бабушка. Я в это время замерла, на цыпочках прокралась в ванную, дверь за собой не закрыла. — Там ты лишняя, а не здесь, с родными людьми. Потеснимся как-нибудь, ужмёмся.

Мысленно я кивнула, соглашаясь с бабушкой. Можно копить обиду на мир, маму, её мужа, который скоро станет бывшим, но там мама точно лишняя, а здесь — нет. Доподлинно я причину её расставания с отчимом не знала, только слышала, что этот нахал изменял в течение нескольких лет. Это казалось мне настолько отвратительным, что никак не укладывалось в голове.

В своё время я прочитала массу книг, посвященных изменам, видела и анализировала картины, затрагивающие тему человеческого предательства и всё равно, когда дело коснулось родного человека, была готова рвать и метать, а при случае расцарапать лицо «моральному уроду», «лиходею», словами бабушки. Правда, скорей всего, мне бы удалось только пропищать, как тощему котёнку, но я бы попыталась. Обязательно!

— И почему я такая невезучая?.. — вздохнула мама и застучала ложкой по тарелке.

— Везучая — невезучая, а жить как-то надо, — услышала я бабушкин ответ. — Я вот что думаю, надо машину, которую Фёдор Илве подарил, продать и квартирку прикупить.

— Вернула бы ты эту машину, — фыркнула мама. — Зачем взяла?

— Подарил, значит, ему не нужно. А чего же не взять, коли дают, — степенно ответила бабуля.

— Илва теперь думает, что у него всё серьёзно… а он — копия папаши! Подавится машиной этой, будь она неладна!

— Илва твоя вообще думать не умеет, вся в тебя пошла, бестолочь! — огрызнулась бабушка. — Оно, конечно, несерьёзно. Кто серьёзного ждёт от оглоеда этого похотливого? Нашёл новую игрушку и играется. Видать, совсем опротивели стоящие бабы, раз на нашу роток раззявил…

— Что ты такое говоришь? Можно подумать, Илва — не стоящая.

— Илва твоя — шкля шклёй! Тощая — смотреть страшно! Вот ещё денёк-другой поголодает — вызову врачей, так и знай. Пусть насильно кормят, через капельницы, раз добром не понимает, что душа должна в теле держаться, а не в скелете из анатомического музея. Потом мужика приличного найдёт, спасибо скажет.

— Ой, мама. В моём теле три души удержатся, а мужиков приличных днём с огнём не отыскать.

Вообще-то, мама никогда не было полной, она была статной. Высокой, длинноногой, с выразительной грудью и объёмными бёдрами, такой, что встречные мужчины оборачивались вслед. Не то что мне…

А потому что, думать надо было, от кого появляться на свет и на кого быть похожей — напомнила я себе, что умудрилась уродиться в родного папашу, когда есть красавица мама.

— Смотрите не на тех, — вынесла вердикт бабушка. — Что ты, что Илва с этим своим обормотом!

— Верни машину! — зашипела мама. — Не нужна нам никакая квартира, переживём как-нибудь. На вторую работу пойду, комнату снимать буду, вот здесь раскладушку поставлю — мне много не надо, но машину эту треклятую верни! Он завтра её бросит, по-твоему, утешит её железяка эта? А он бросит — отцовское отродье, один в один, как на станке штамповали. Верни! Тебе внучка не вещь, чтобы заранее за её слёзы миллионы брать.

— Мне что твои слёзы без копейки денег вытирать, что её сопли подтирать — без разницы. Не верну, так и знай!

— Тьфу!

— Ешь давай, с лица спала, смотреть страшно, в чём только душа держится, совсем отощала. Ни рожи не осталось, ни кожи, грудь провалились, задницы не осталось — всё диеты твои ненормальные! Мужику и ухватиться не за что!

Бабушка продолжала выговаривать дочери, которая весила никак не меньше семидесяти килограммов, о её без пяти минут полном истощении, а я проскользнула в обратно в комнату.

Как следует подумать об услышанном мне не удалось, позвонила Неля и бодрым голосом сообщила, что мою персону ждут для съёмок в павильоне. Вот прямо сейчас и ждут. Уже даже отправили такси.

Прошло несколько часов с начала моей профессиональной карьеры в моделинге, а я уже хотела умереть. Вообще-то, я хотела умереть ещё когда ехала на съёмки. Накатило понимание, что я остро не хочу торчать перед объективами фотокамер, изображая курицу в брачном периоде и состоянии танатоза* одновременно.