Поцелуев мост

— Зачем мне машина? — уставилась я сначала на Федоса, потом на машину, следом снова на Федоса и опять на автомобиль…

У меня не было ни прав управлять автомобилем, ни умения, ни желания. К тому же, машина — это ведь серьёзно. Всё-таки движимое имущество. До этого дня у меня из имущества имелся лишь полутораспальный диван, доставшийся мне от мамы, и одежда, которую я чаще всего покупала в дисконтах или на распродажах. Для чего мне автомобиль, пусть он и красный, а я блондинка, было непонятно.

— Я накосячил… — пробурчал Федос. — Вот, — глубокомысленно заключил он.

— Федос, — всплеснула я от неожиданности руками. — Ты всегда так извиняешься? Тебе не кажется, что это странно?

Видимо мной руководило состояние аффекта, потому что ничем другим порыв отчитать человека, который дарит новенький, сверкающий автомобиль за пару миллионов убиенных тушканов объяснить невозможно.

— А как надо?

— Слова «прости» обычно достаточно, — пропищала я.

— «Прости» своё пусть на розы, которые я на помойку замаялась носить, меняет, — раскатисто заявила бабушка, подойдя к нам, и по привычке упёрла руки в боки. — А машина дело хорошее, правильное дело, нужное.

— У тебя же прав нет, бабуль, — опешила я.

— Прав нет, а деньги я считать умею. Машину на помойку относить не надо, её в любой момент продать можно, в аренду сдать. Машина — дело хорошее, пригодится. Ты вот только скажи мне, Фёдор, — у меня от неожиданности дёрнулся глаз. С каких пор бестолковый обормот стал целым Фёдором? — На кого ты её оформил? — бабушка постучала натруженной рукой по красному боку.

— Ни на кого ещё, — отчитался Федос. — Документы нужны.

— Вот и хорошо, вот и оформишь на меня. Надёжнее будет. И налог может с пенсионеров не дерут… узнаю завтра.

— Ладно, — небрежно пожал плечами даритель недвижимого имущества.

Я же открыла рот и просто не знала, как реагировать на происходящее. Что в подобных случаях говорят, делают, думают что?!

— Тёть Лен, а у вас есть что поесть? — перебил хаотичный поток моих истеричных мыслей Федос.

— Пойдём, накормлю, горе луковое, — ответила бабушка. — И ты иди, — одёрнула она меня. — Целый день ведь не ела, овца непутная. По глазам вижу.

Что именно бабушка видит, я решила не уточнять. Что я проголодалась, как вахтенный матрос, или что «непутная овца». Может и правда непутная, может и овца. Машину подарили, сразу же забрали, всё что успела — дважды моргнуть.

К тому же, неправильно это — извиняться при помощи дорогих подарков, если существуют слова, которые можно сказать ртом. И более неправильно — отказываться от таких-то даров. Сумасшедший дом, честное слово!

На следующий день случилось сразу два события. Позвонила Нелли и завизжала в трубку, что клиенту я понравилась, съёмки назначены на следующей неделе. И мама вернулась домой, заявив, что нажилась замужем, надоело.

* Кен Карри — современный шотландский художник, родился в 1960 г. в Нортумберленд, Англия.

Глава 14

С возвращением мамы тесная двушка стала ещё теснее. С тоской я вспоминала не такие и далёкие времена, всего-то несколько дней назад, когда раскладной диван-книжка принадлежал мне, а места в шкафу хватало.

Мне пришлось снова перебраться на кресло-кровать, освободить половину полок, распихать оставшиеся не у дел вещи по углам, а что-то даже выкинуть, впрочем, как и маме.

— Раcхламлять квартиру полезно, — попыталась мама сгладить ситуацию, натужно улыбнувшись. — Лишний хлам создаёт хаос в мыслях и забирает энергию.

— Да, — вздохнула я, соглашаясь.

— Забирает энергию работа без проходных и выходных, чтобы купить этот «хлам», — проворчала бабушка, кинув недовольный взгляд сначала на маму, потом на меня, тяжело вздохнула и позвала есть.

Я ответила отказом, аппетита не было совершенно, его и раньше не было, а в последнее время и вовсе испортился. Я постоянно нервничала, беспричинно плакала, вернее, собиралась плакать, но тут же брала себя в руки. В тесной квартире, под присмотром бабушки, не очень-то наревёшься. При этом вид любой еды вызывал едва ли не рвотные позывы.

Такое состояние было мне знакомо с детских лет, когда я сильно нервничала или уставала, моментально впадала в него. Тогда мама пыталась уговорить меня съесть хотя бы ложечку, хоть капельку, пусть самую-самую крошечку, а бабушка обрушивала всю мощь своего убеждения, чтобы заставить «наесться от пуза».

— Ты астеник, Илва, сама не заметишь, как получишь истощение, — внушала мне мама.

— И так неизвестно в чём душонка держится, — гневалась бабушка. — Она ещё от еды отказываться вздумала!

Мама ушла на кухню вслед за бабушкой, я же осталась в комнате, с печалью оглядывая своё некогда уютное гнёздышко. Нет, конечно, комната в двушке, заставленная старой мебелью, чаще пребывающая в беспорядке, не тянула на «уютную», но мне нравилась сама мысль, что когда-нибудь, однажды, может быть, но это не точно, я превращу несчастные квадратные метры, выделенные мне, в Эдем посреди новостроек.