Поцелуев мост

Как там говорят: «не жили богато, нечего и начинать»? Вот и у меня, не было двадцать шесть лет личной жизни, нечего было и начинать. А я начала, попробовала, мне даже понравилось, а через несколько месяцев лежала на продавленном диване, почти моём ровеснике. Таращилась на выключенную люстру, придавалась отчаянной жалости к себе и вяло пыталась строить планы на будущее. Своё и ребёнка.

Вот как это могло со мной произойти? Что за вселенская несправедливость, спрашивается! Почему именно моим мечтам не суждено сбыться никогда в жизни? Никогда! Впрочем, понятно почему. Что ещё ожидать от такой бестолковой шляпы, которая умудрилась уродиться в собственного папашу?

— Пошли есть! — громыхнула за дверью бабушка, следом резко открыла дверь и уставилась на меня, лежащую под одеялом. — Пошли, — повторила бабушка, встав надо мною, как монумент и немой укор моей глупости в одном лице. — Уморишь, дитя-то, — вздохнув, добавила она.

Как-то ласково и потому совершенно неожиданно для меня. К ласковой бабушке я не привыкла. От внезапности я едва не разревелась, с трудом удалось сдержаться, лишь пару раз не эстетично шмыгнула носом.

— Вставай, пошли, — повторилась бабушка, растеряв всю ласковость.

Пришлось выползать из-под уютного одеяла и плестись на кухню. Я упала на табурет и уставилась на стол, покрытой клеёнкой с изображением ярких роз. Нарядной, по утверждению бабушки.

— Я вот чуть згонянки сварила, — глубокомысленно произнесла бабушка. — Мамка твоя всю беременность только её и ела, а нет — так суп с галушками ешь. Постный совсем, даже сливочное масло в зажарку добавлять не стала, — она шлёпнула по столу натруженной ладонью, словно несчастная конструкция виновата в моём плохом аппетите, который даже беременность не спешила исправлять.

— Не хочу, — заныла я.

— Дитя уморишь и себя уморишь, — бабушка, не церемонясь, поставила передо мной две тарелки с разными супами. — Горячее обязательно нужно есть, — резюмировала она. — Не было ещё у нас такого, чтобы девчонка уродилась недорослой, даже ты родилась три с лишним килограмма и щекастая, это уж потом, — махнула она в отчаянии рукой, демонстрируя степень своего разочарования от моего телосложения и вообще, всей меня в целом.

— Почему девочка? — для чего-то задала я вопрос.

Вообще-то, если честно, на тот момент я не думала о том, кто у меня родится, девочка или мальчик. Дочь или сын. Я была беременна, у меня должен был родиться ребёнок. Некий гипотетический ре-бё-нок. Нечто абстрактное, совершенно мне чуждое, непонятное существо, которое по нелепой случайности зародилось в моём тщедушном теле.

Неожиданно для себя, я вдруг поняла, что это существо, больше напоминающее фасолинку, если верить экрану УЗИ-аппарата, на самом деле живое и совсем скоро начнёт приобретать черты настоящего человека. Девочки, ну или мальчика, похожего на Федоса. Представлять сына, похожего на меня, у меня не хватило моральных и даже физических сил.

Надо же! Фантастика, честное слово! Не просто ребёнок, а девочка или мальчик. Чудеса, да и только…

— Отродясь по нашей линии пацанов не рождалось, — уверенно заявила бабушка. — Я так считаю, лучше дочь из роддома встречать, чем сыну передачки в тюрьму носить. От мужиков одни проблемы. Что муж он, что сын — одна беда. Так что девочка у тебя будет, не сомневайся. Ты ешь, ешь! Что на тебя смотрит, то и ешь. На второе курицу нажарила, пюре ещё натолкла, да запеканку сделала.

— Понятно, — кивнула я.

Интересно, а кто рождался по Федосовой линии? Осинки? Остолопы и обормоты? Хотелось позвонить и спросить, но я твёрдо решила — не стану. Он не звонит, и я не буду. Не буду и всё. Обойдётся. И я обойдусь. Мы — вдвоем с дочкой, — обойдёмся. Точка!

— Ты о деньгах не думай, — тем временем продолжала бабушка, не забывая мне напоминать жевать и глотать. — По нынешним временам государство матерям-одиночкам платит. Не миллионы, но с голоду помереть не позволят. Машина, опять же есть, копейку принесёт, если в аренду сдавать. Вон, у соседки нашей, сын берёт машину в раскат, шабашит, крутится, в случае чего, он и подскажет, что и как, я ещё вчера договорилась.

— На алименты можно подать, — проявила я невиданное ранее благоразумие.

А что? Фёдор Анатольевич человек не бедный, пусть платит кровиночке-то! Не чужой человек, как говорится.