Поцелуев мост

Быстро поднялась на нужный этаж, взлетая по знакомым до боли ступенькам. В замешательстве уставилась на приоткрытую дверь Федосовой квартиры. Конечно, парадная была тихой и немноголюдной, всего-то семь квартир, в которых не менялись жильцы в течение не одного десятка лет. Я не помнила, чтобы встречала кого-то абсолютно незнакомого за всё то время, что жила здесь до своих четырнадцати, и за те несколько месяцев, когда гостила у Федоса. Но всё-таки коммунизм в отдельно взятом доме Адмиралтейского острова Санкт-Петербурга не наступил, потому двери закрывали все. Федос не был исключением.

Думала я в тот момент не слишком хорошо, хотя, если верить бабушке и фактам, я всегда была не слишком сообразительной, и потому заглянула в приоткрытую дверь, а после зашла вся. Целиком. Всем тощим телом, включая бестолковую голову.

В прихожей слышались голоса — женский и мужской.

Сначала я решила, что Федоса, но нет, не его. Голос был мне знаком, но быстро вспомнить обладателя не получилось. Отвечала смутно знакомому тембру мама. И я пошла на слышащийся диалог, как мышь на запах сы-ы-ыра.

— Что ты от меня хочешь? — говорил мужчина.

— Как это что? — взвилась мама. — Как что? Заставь своего сына держать ответ!

— Не должен он ничего держать.

— Научи Фёдора ответственности, Толя!

— Не стану я ничему его учить. Взрослый, как-нибудь проживёт без моих советов и учений. Что-то ты свою дочь не научила ответственности, а я, значит, должен?

— Какой ответственности ещё? — почти завизжала мама.

— Такой, что это твоя дочка беременная, а не мой сын. Ясно тебе? Девчонки головой думать должны, а не тем, что чешется, да так, что соображать перестают. А парню о чём думать, ведь не ему рожать.

— Ах, да, и как я забыла?! Наше дело не рожать: сунул, вынул — и бежать. Так ты, кажется, говорил?

— Говорил и сейчас говорю. Сама забеременела, пусть сама и воспитывает. Федьке этот хомут на шею вешать не позволю. Так и знай! Придумали, умные, посмотрите на них! Потом поминай как звали, сиди по самые уши с орущим младенцем. Сказал — не хочет детей, значит, не хочет. Сами разбирайтесь.

— Мы на алименты подадим, так и знай! Всё до последней копейки заплатит, ещё и должен останется.

— На алименты, если дитё его, подавайте, дело ваше, что по закону положено, то и будет платить, а ярмо не шею вешать не смейте. Бабское дело детей поднимать, мужику же мучение одно с ребёнком. Если бы мужик был заточен в няньках-мамках сидеть, природа бы позаботилась, чтоб мы детей без вас рожали, а если рожаете вы, то и забота ваша.

— Тёмный ты человек, Толя!

— Может и тёмный, зато не хитросделанный, как ты.

— Это где же я хитросделанная?

— Везде! Сначала меня хотела охмурить, на хребет сесть и ножки свесить, теперь дочку свою науськала. Ты тогда хитро всё придумала, любо-дорого смотреть, только не на того нарвалась. Учёный я, Татьяна, такая же хитрожопая, как ты, на всю жизнь научила.

— И что же я такого придумала-то, а? — взвилась мама, я едва уши не зажала, настолько высокий получился звук.

— То! Третьего родим, совместного, разменяемся, за три комнаты с доплатой двушку возьмём, поженимся, жить начнём по-людски, не хуже других — твои слова или Пушкина? Беременность выдумала. За дурака меня держала? Не вышло!

— И хорошо, что выдумала, что проверила тебя, урода несчастного, иначе растила бы второго одна, а я не трёхжильная.

— Я тоже не трёхжильный, — огрызнулся дядя Толя. — Мне одного сына за глаза и за уши хватало, то в школу вызывают, то в милицию, то свою башку разобьёт, то чужую.

— Воспитывать надо было ребёнка, время уделять, внимание, в кружки водить, кормить нормально, не бить почём зря, как минимум, и не стал бы он чужие головы бить!

— Много воспитывала, чудо-воспитательница? — гоготнул дядя Толя. — С Илвой с утра до ночи мать твоя занималась.

— И Федей бы занималась, между прочим, если бы…

— Сам вырос, без вашей помощи! — гаркнул в ответ мамин собеседник, пока я тихо отходила в сторону входной двери, пытаясь переварить полученную информацию. — Мне ваша женская помощь вот где сидит, как одна помогла тридцать один год назад, с тех пор и сидит. Ясно тебе?

— Да пошёл ты! — ответила мама, а я в это время выскочила за дверь.

Недолго думая, я выскочила туда, куда неслась сломя голову с того самого момента, как Федос показал мне это волшебное место — крышу. Проскочила чердак, быстро отыскав в потайном месте ключи, и выбралась на студёный северо-западный ветер.

Глава 18

На крыше меня ждал сюрприз. Ну, как сюрприз. Ещё пару дней назад я была бы в восторге от того, что вижу: надвигающийся закат, окрасивший стены домов во всевозможные оттенки охры, пронзающие серое небо оранжевые лучи солнца, которые отражались в кучевых облаках.

Расстилалась настолько восхитительная картина, что на несколько минут я забыла всё, что произошло со мной, перестала думать о том, что должно произойти. Всё, что я ощущала — желание написать всё, что вижу. Акварелью, именно акварелью, и никак иначе. Никакая другая техника не ложилась на то, что открывалось моему взору.