Поцелуй черной вдовы (СИ)

Он шумно выдохнул, произнеся самое сложное для себя, и Соланж во второй раз за эту беседу ощутила яростное желание откреститься от правды, особенно от такой, но опять же после секундной душевной борьбы решила довериться даже в этом. В конце концов, преданный друг ей бы не помешал, а Шекспир против воли располагал к себе…

— С чего ты решил, что я не человек? — спросила она. И на краткий, стремительный миг продемонстрировала ему не окольцованные запястья.

Шекспир поднялся на ноги и прошелся по комнате.

— Об этом шептались все у нас в Стратфорде, — сказал он. — Особенно мужчины в таверне. Вы с семьей, ясное дело, не афишировали свой статус, но кто-то заметил ваши браслеты и понял мгновенно, кто вы такие. Тут же нашлись сторонники и противники Аллена: одни осуждали его за кровосмешение… с оборотнем, другие завидовали… Ну, вы, наверное, знаете, что говорят…

— Нет, просвети меня.

Уильям потер заднюю сторону шеи, не смея на нее посмотреть.

— Это неловко, — признался он, покраснев. — Вам вообще не стоит слышать такого.

Соланж усмехнулась.

— Уилл, поверь, меня сложно шокировать чем-то после работы в актерской среде и дружеских попоек в трактирах, — заверила она парня на полном серьезе. — Вряд ли твои слова окажутся более откровенны, чем Ричард и прочие парни со сцены, обсуждающие девиц…

И это было воистину так: женщины отчего-то боготворили актеров, и некоторые — такие, как Ричард Бёрбедж — бессовестно этим пользовались.

— Говорят… вы чересчур волосаты… в определенных местах… — неловко начал Шекспир.

— Не более, чем прочие женщины, — тут же вставила девушка.

— … И частично перекидываетесь в процессе…

— С браслетом-то? С ним это вряд ли возможно.

— Но у вас нет браслета… А был. Я видел его, когда продавал вам перчатки!

Соланж прищурилась, молча глядя на собеседника и гадая, как много ему рассказать. В конце концов он и так знал достаточно…

— На нас напали в дороге, и браслет мой сломался, — призналась она. — Слышала, его можно подпольно восстановить, но пока толком не знаю, куда обратиться… Сам понимаешь, для начала не помешало бы влиться в местную жизнь и прислушаться к шепоткам по углам.

— Кто напал на вас?

— Я не знаю, — опять слукавила девушка. — Просто разбойники. Они убили отцовского Пса, и я убежала…

Уилл удивился:

— Простите, кого убили разбойники?

Соланж выдохнула в сердцах.

— Отцовского лизоблюда. Так понятнее? Ему было велено сопроводить меня в Лондон в целости и сохранности. — Уильям в задумчивости молчал, и Соланж подсказала: — Почему ты не спросишь, почему меня отправили в Лондон?

— И почему же?

— Да потому, что нашли мне нового мужа. По крайней мере, так сказал мне отец!

— Так вот почему вы сбежали…

— Отчасти, как я уже и сказала.

Стоило вспомнить Сайласа Гримма и вообще произошедшее на дороге, как Соланж распалилась так сильно, как и сама от себя не ожидала. Закутавшись в одеяло, она вскочила с постели и заметалась из угла в угол мимо стоявшего у постели Шекспира… Лишь на минуту задержавшись у стула с одеждой, она, едва ли осознавая, что делает, торопливо натянула перчатки, и опять закружила по комнате…

— Эй, миссис Аллен, — в какой-то момент окликнул ее молодой человек, и она, резко остановившись, указала на него пальцем.

— Не надо, — сказала она, — не надо звать меня так. И мисс Дюбуа звать не нужно… И обращаться на «вы». Я ведь Роберт Доусон, паренек из… — она задумалась, пытаясь вспомнить мало-мальски знакомый ей городок.

— Из Амерсхейма? — подсказал Уилл.

— Из Амерсхейма. Все верно! А потому зови меня Робертом, как и прежде. И думать забудь, кто я есть, хорошо?

— Я постараюсь. — Молодой человек попытался остановить ее бег, коснувшись плеча, но Соланж резко отпрянула. Ее реакция смутила его. — Эм… я ничего такого не думал, — вскинул он руки ладонями вверх. — Просто твои глаза…

— Что с ними? — Соланж, остановившись на миг, кинулась к зеркальцу на подоконнике. Схватила его и тревожно вгляделась в свое отражение, как делала каждое утро перед уходом в театр.

— Они светятся, — в ужасе констатировала она. — Но почему? Действие бересклета еще не должно было пройти.

— Так они такие всегда, если вы не принимаете бересклет? — с любопытством осведомился Уилл. — Это тот яд, который нам предлагал на мосту тот пройдоха?

— Да. Без него глаза светятся в темноте, днем же желтые, как у кошек.

— Знаешь, это даже красиво.

Соланж фыркнула:

— Глупости. — И опять глянула в зеркальце.

Желтизна сделалась глуше, свет угасал, и она поняла вдруг, что должно быть, чрезмерно разволновалась, вот те и вспыхнули. Брат говорил как-то, что сильное возбуждение, переизбыток эмоций никаким бересклетом не скрыть…

Вот ведь досада.

Нужно быть осторожнее!

Сдержанней.

— Они тухнут, как странно, — услышала она голос Шекспира, и отозвалась:

— Я просто разволновалась. Извини, не хотела тебя напугать!

Он улыбнулся.

— По-твоему, я напуган? Нисколько. Ты первый мой перевертыш, и это даже волнительно!

Соланж, сильнее закутавшись в одеяло, удивленная больше, чем хотела бы показать, спросила с сомнением:

— Неужели совсем не боишься? Вдруг я сейчас обращусь и…