Поцелуй чудовища

Но Мара лишь трясла головой и икала. Способ унять рев Вадим знал только один, и на сей час это был пятизвездочный способ.

— Давай соточку, — ворковал он, подпихивая рюмку к губам Мары. Она ревела и отпихивала коньяк. — Давай, давай! Надо. Вот сейчас — надо!

Она глотнула обжигающую жидкость, закалялась, но реветь на миг прекратила, затихла, отирая салфеткой мокрые губы. Вадим, влив этот коньяк в женщину, почувствовал себя так, словно втащил на спине мешок сахара на пятый этаж без лифта. Плеснул себе в ту же рюмку, совсем немного, махнул и перевел дух.

— Марка, чо ты паришься, — сказал он, чувствуя, как коньяк теплом расползается из желудка по всему животу. — Давно б нашла себе кого попроще. Глеб… он же такой… замороченный. Он сам себе придумывает проблемы, сам их решает. Он без этого не может. Понимаешь? И его женщина будет либо маршировать по его команде, либо наоборот — взнуздает его, оседлает, и будет пришпоривать. Оно тебя надо?

Мара молчала, отирая опухшие покрасневшие глаза, и Вадим, поощренный ее молчанием, плеснул ей еще немного придвинул рюмку к ее руке.

— Вот я бы, — сказал он немного смелее, оценивающе оглядывая обтянутые узкой юбкой бедра женщины, — если б ты. ну. была свободна — я бы ух!..

— Ух он, — проворчала Мара, взяв рюмку в руку. — Ты полгорода уже отухал, так что комплимент сомнителен.

Потом каким-то волшебным образом рюмок на столе стало две, появился шоколад в хрустящей фольге. Подливая Маре, Вадим то и дело повторял — «Марка, ну ты ваще!», — и с каждой новой дозой его слова были все искреннее и все восторженнее.

Слезы скоро перешли в хохот, оба по очереди травили какие-то байки и анекдоты, и оба сошлись на мысли, что к цыганам ехать не стоит. А вот куда-нибу-удь.

Вызывал такси Вадим; это объясняет, отчего они очутились именно в его постели, а не в ее. Но отчего случилось то, что случилось, Вадим понять не мог. А оно случилось. Подряд несколько раз случилось, и судя по фрагментам, которые всплывали в памяти у постепенно трезвеющего от шока Вадима, Мара умеет такие штуки, что Глеб полный идиот, раз отказывается от такого эксклюзива.

— Это все ты, — лихорадочно натягивая трусики, пыхтела Мара. — «Давай еще по сто, давай еще по сто!» Я же говорила, что хватит! А ты заладил.

— Так и не пила бы! — огрызнулся Вадим. Его терзало раскаяние; нет, конечно, Глеб с Марой, скорее всего, порвёт, и уже порвал, раз шатается непонятно где, но черт, это не повод трахать его подругу тотчас же, как Глеб за порог вышел!

— Ты сказал, — злым голосом ответила Мара, — что искусаешь меня, если я не буду пить!

И она продемонстрировала красноречивый синячок на плече.

— Охренеть, — сказал Вадим.

Судя по написанному на дисплее телефона, была суббота. Ранее утро; сознав это, Вадим перестал лихорадочно натягивать брюки и замер в постели, таращась на Мару.

— Ну, мы же ничего ему не расскажем? — подозрительно произнес он. Мара, натягивая чулки, глянула на растрепанного Вадима через плечо, и презрительно фыркнула.

— Вот еще, расскажем, — произнесла она с деланным пренебрежением. — Да и рассказывать-то особо нечего…

— Ага, — согласился Вадима, вспоминая, как Мара скакала на нем, вопя от удовольствия так, что соседи начали стучать в стену. — Мы ж почти сразу уснули?

— Не почти, а сразу, — подтвердила Мара, пряча глаза. Видимо, вспомнила зажигательный минет в своем исполнении, плавно перешедший в анал с последующим сумасшедшим оргазмом. На бедре Вадима огнем загорелись царапины от ее ногтей, которые она оставила, вцепляясь в его тело, содрогаясь под ним и жарко шепча «еще, еще!»

— Ну, так и говорить не о чем, — вежливо поддакнул Вадим. — А за утро — прости. Ну, не знал. Извини.

— Да что уж там, — буркнула Мара.

Глава 11. Новая игра

Глеб и Олечка пролежали, тесно прижавшись, до полночи на узком диванчике, накрывшись пледом, разговаривая шепотом о всякой ерунде и тихонько смеясь. Поглаживая атласный бочок девушки, обнимая ее, Глеб ощущал, что теперь она — его, от макушки до кончиков пальцев. И тогда острое ощущения счастья накатывало на него, он целовал Олечку, прерывая какой-нибудь незатейливый рассказ девушки, чувствуя, как сердечко в ее груди колотится все сильнее.

— Как же ты не побоялась пойти в этот клуб?

Он не мог не задать этот вопрос. Теперь, ощутив эту женщину своей, Глеб понял, что просто погибает от ревности. От одной мысли, что кто-то ее мог коснуться, поцеловать, и тем более — уронить на стол, уложить животом вниз и. у него мозг воспламенялся. Он прижимался лицом к ее груди, покусывал ее соски, нарочно чувствительно, заставляя девушку вскрикивать от волнующих острых ощущений, от перемешавшихся возбуждения и боли.

— А если б какой-нибудь упырь влез к тебе под юбку, а?

Олечка краснела, терпеливо и молча снося его болезненные, грубые, жадные поцелуи, хотя губы ее улыбались. Его ревность нравилась ей; вот глупенькая! Знала бы она, какое это беспощадное и разрушительное чувство!

— Вадим сказал, — застенчиво произнесла она, — что не тронут, если я не соглашусь. Он сразу сказал, что придешь ты. Он велел поговорить с тобой, и.